Филипп в беде

Дальше они ехали молча, только изредка, глядя на гордого и обиженного барона, Филипп тихо ржал, тут же замолкая, ловя на себе взгляд последнего. Свернув перед Солнечногорском, они пулей долетели до Томухино, по хорошей дороге, принадлежавшей поселку, где был не только скромный домик Фон Виттена и клиника Вереславского, которую скромной назвать было никак нельзя, но и несколько особняков, которые могли бы украсить центр любой европейской столицы.

4.2

Один из этих особняков принадлежал колбасному королю и одновременно потомку испанских коммунистов Сантьяго Санмартинадо. Тощий, черный как смоль, и чокнутый как никто в округе, он был заметной фигурой местной фауны. Его выходки, из которых привычка гулять по поселку в пижаме, украшенной десятками Микки-Маусов, была самой безобидной, сделали его местной знаменитостью. Воспитанный на семейных традициях Троцкистского волюнтаризма, он обладал необыкновенной алчностью, сколотившей ему состояние на колбасе, которая никогда бы не попала на прилавки, если бы не менее алчные сотрудники санитарно-эпидемической службы не были им подкуплены на столько, что даже волна отравлений среди пенсионеров не дала повода к расследованию, в котором и не было никакого особенного смысла. Все заинтересованные стороны знали, в чем дело, и, более того, были довольны происходящим. Испанец по крови, он был горяч, но одинок, женщины его обходили стороной, не смотря на его состояние. Иметь связь, не говоря о том, чтобы жить с человеком, у которого все от самого себя до яичницы на завтрак вызывает приступ истерики, было не по силам даже самым стойким и отважным.

И, что само собой разумеется, и о чем можно было бы даже не говорить, Сантьяго Хулиович, его отца звали Хулио, состоял в пациентах у профессора Вереславского. Дело в том, что странности Сантьяго Хулиовича не ограничивались причудами и истериками, он так же слышал голоса и видел видения, что ему, человеку не крещеному ни в какой вере, но считающему себя добрым католиком в порывах религиозного чувства, которое его иногда посещало, давало считать себя избранным для высшей миссии, которая чаще всего ограничивалась забавными или неприличными, как посмотреть, выходками, направленными против слуг и соседей. Однажды он вытоптал для более удобного приземления инопланетян все розы около кафе «Евграфыч», центра политической, амурной и прочей жизни поселка. Евграфычем звали хозяина заведения, когда этот пожилой и видавший виды человек увидел, как Сантьяго Хулиович вытаптывает его последнюю розу, он разозлился и надавал сбрендившему Хулиовичу по шее, после чего между ними пролегла вражда, из-за которой потомок испанских эмигрантов лишился возможности быть обслуженным в этом заведении, за что мстил, возводя на Евграфыча немыслимые клеветы, которые сообщал не только соседям, но также по телефону приемной Президента РФ, чем всем давно надоел. Единственной душой, искренне жалевшей безумца, была его племянница, которая была единственной родственницей, допущенной к его персоне. Марта или Марфа, как она просила называть себя немногих близких людей, крестившись в православие, была его добрым ангелом. Она ухаживала за ним, умоляла слуг простить его и не уходить после очередного конфликта с дядей, которые случались часто. Ей иногда даже удавалось уговорить его принять лекарства, которые ему прописывал профессор. Она молилась за него и уповала, что настанет день и случиться чудо: дядя станет добрым и психически нормальным. Он же, совершенно не понимая, что она для него значит, считал ее дурой, не способной к жизни и сидящей у него на шее.

Сантьяго Хулиович был гордым человеком, и гордая pin-up lass8 Настя Вереславская, которую он встречал иногда у ее отца, когда подолгу разговаривал с ним о своих голосах и видениях, волновала его воспаленное воображение. Никто кроме профессора и Марты не был в состоянии выслушать этот бессвязный бред. Но поскольку Марту он считал дурой, а профессора хоть недалеким и неодаренным свыше мистическим даром, но все-таки внимательным и сведущим человеком, он часто захаживал к нему и изливал свою душу, в величии каковой сам Сантьяго Хулиович не сомневался.

Проведя всю предыдущую ночь в беседе с неким видением, которое называло себя его Судьбой, имело рожки и хвостик, которые не смутили, однако, бедолагу Сантьяго. Этот горячий испанский парень решил, что для продолжения своего славного рода, происходившего из Каталонских мясников, он должен взять в жены Настю. И, зная, что девушки в Томухино обычно собираются днем посплетничать на веранде «Евграфыча», он направился туда, и, увидев Настю, приблизился к ней и пал на колени.

– Я прошу вас стать моей женой, – начал он безо всякой артподготовки.

– Вы в своем уме? – Настя глядела на него обалдевшими глазами, не веря тому, что слышит.

– Да, я знаю, я старше вас.

– Правда? – Настя не знала, что ей делать.

– Но сердце мое горячо, и в нем живете вы.

– Я думала, что я живу у родителей.

– Не перебивайте!

– Как вам будет угодно.