Философ и война. О русской военной философии

Как видим, эта самаринская поездка по царству польскому была буквально поездкой военной, с сопровождением пехоты. Вполне возможно было столкновение с остатками польских повстанцев (чего, впрочем, не произошло).

О самом восстании Самарин напишет, что оно было лишено всякой организации и держалось одной лишь ненавистью к русским, само по себе было раздираемо внутренними распрями. Оно могло родить только террор, который отравлял всю страну и парализовал ее нормальную жизнь. (Знали бы Вы, Юрий Федорович, сколько еще потом случится таких «восстаний», которые будут держаться одной только ненавистью к русским!)

В ноябре 1863 года Самарин с Милютиным и Арцимовичем уже были в Петербурге с готовым проектом крестьянской реформы для Польши. В следующем, 1864 году, реформу, к которой Самарин приложил руку, примут, проекты будут утверждены Александром Вторым, станут законом. Это будет еще одна политическая победа Самарина. Однако польский вопрос еще будет какое-то время занимать Самарина в социально-философском плане. Он напишет еще несколько статей, посвященных польскому вопросу и разбору русской политики в царстве польском. После завершения польских дел Самарин отправится в Европу, и именно польский вопрос станет предметом ожесточенных споров Самарина с Александром Ивановичем Герценом, его идеологическим врагом, во время их встречи в Лондоне. Самарин будет нападать, Герцен, к тому времени уже разочаровавшийся и сильно постаревший, едва ли не разбитый, будет обороняться от атак воинствующего славянофила.

К концу жизни Самарин вернется к вопросу об остзейских губерниях. В 60-е гг. в России сложилось весьма влиятельное направление, и в политике, и в общественном мнении, которое отстаивало идеи дворянского конституционализма в области русского местного управления, в том смысле, чтобы сохранить и защитить местные автономии на окраинах России. Одним словом, это направление выступало за то, против чего Самарин выступил в период своих Писем из Риги, а именно против ослабления русской национальной политики на окраинах. Это направление олицетворял в правительстве Валуев, а в общественном мнении газета «Весть» и некий Скарятин. Естественно, Самарин не мог не броситься в бой.

Самарин напишет ряд статей против этого направления и против этой политики. Он будет метить в Валуева. Попытки Самарина писать об остзейских губерниях и вообще о балтийском вопросе будут кончаться административными карами, что будет только укреплять боевое настроение Самарина. Философ возьмется за написание большой публицистической работы. Это будет его главный удар по политике Валуева-Скарятина.

В это время случится один эпизод, о котором нельзя не сказать, ибо он в который раз охарактеризует Самарина с той стороны, которую я и хочу отметить. В 1867 году Самарин стреляется на дуэли. Приведу отрывок из его письма своей корреспондентке Е. А. Свербеевой:

«Вам я, конечно, не вправе не рассказать всего, но признаюсь Вам, как-то совестно занимать Вас делом, теперь уже прошлым и вдобавок не стоящим выеденного яйца. Вы, может быть, слышали, что Н. Г. Рюмин, воспользовавшись крайнею неопытностью моей матушки и сестры в денежных делах, довольно бесцеремонно провел их по одному вексельному делу, по которому он был поручителем. На обеде в Сокольниках я против воли вовлечен был в объяснение с ним и, при свидетелях, сказал ему довольно резко, что не желаю иметь дело с человеком, которого не уважаю. После долгих переговоров, которые ни к чему не могли повести, его племянник Кондоменцев, по поручению своего дяди, потребовал от меня удовлетворения, и в Троицын день мы стрелялись. По первому разу ни мой противник, ни я не выстрелили; по второму разу он выстрелил и промахнулся, а я разрядил свой пистолет в землю. Тем дело и кончилось. Говорят, что Н. Г. Рюмин остался доволен; я тоже не имею причин тужить. К счастью, матушка ничего об этом не знала и не знает»[89].

Поражает тон этого самаринского письма. Он рассказывает про дуэль как бы между делом. Это, конечно же, выставляет Самарина в мужественном и героическом свете. Окажись он вместе с ополчением в бою во время Крымской кампании, или встреть он мятежников во время своей миссии в польском царстве, он не дрогнул бы, нет сомнений. Не дрогнул Самарин и на политическом поприще, в постоянных боях за национальные интересы русских, и на мировой арене, и внутри империи. Биограф Самарина пишет, что «жизнь сделала из него политического борца». И философского борца, замечу от себя. И просто – борца.