Врагом политического режима представлялись не только науки, но и многие ее представители. Трусость, опасение за собственную жизнь направляли руководителей высшего ранга на развертывание массовых репрессий не только в армии, промышленности, среди партийных же кадров, но и среди ученых и философов. Ни в грош не ставилась никакая наука, если ее представитель как-то иначе мыслил политически и философски, чем "вождь", "отец" науки. Нужно было насадить и среди ученых представление о единственно "мудром", "гениальном", "корифее науки" - Сталине. Иная позиция рассматривалась как потенциальная угроза снизу для всего фундамента ухищренно и методично создаваемой политической иерархии.
Такая проблема была не столь сложной для сталинистов; ими крепко было усвоено его наставление: "нет человека - нет и проблемы". В тюремных застенках оборвалась жизнь Н.И. Вавилова, Н.М. Тулайкова, Г. К. Мейстера, Э. Бауэра и мн. др.
По делу так называемой Трудовой крестьянской партии, с которой якобы был связан директор института сельскохозяйственной экономики при Тимирязевской академии А. В. Чаянов, не так давно было реабилитировано, как сообщалось, свыше тысячи человек; оказалось, что самой-то этой партии вообще не существовало.
Философы не остались без "внимания". Были расстреляны философы Флоренский П.А., Шпет Г.Г., Бухарин Н.А., Тер-Ваганян В.А., Семков-ский С.Ю., Стэн Я.Э., Карев Н.А., Гессен Б.М., Агол И. И.; умер в лагере Л. П. Карсавин, потерял здоровье и зрение А.Ф. Лосев. Среди погибших было немало тех, кто активно сопротивлялся диктатуре Сталина. А. Я. Стэн, например, входил в состав движения сопротивления сталинизму - "Союз марксистов-ленинцев".
Сама обстановка государственного террора действовала угнетающе на ученых и на развитие науки и философии. Академик И. П. Павлов в одном из своих писем в Правительство на имя В. М. Молотова писал: "Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исключительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерное усердное искание врагов режима, или метод устрашения, или еще что-нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем большинстве случаев для ареста нет ни малейшего основания, т. е. виновности в действительности. А жизненные последствия факта повального арестования совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энергия, интерес к жизни" ("Протестую против безудержного своевластия". Переписка академика Й. П. Павлова с В.М. Молотовым- Публикация В. Самойлова и Ю. Виноградова// "Советская культура". 1989, 14 января, с. 10).
Следует отметить еще: несмотря на то, что Сталин стоял во главе коммунистической партии и выступал якобы по воле партии, в действительности его не следует отождествлять с этой партией, т. к. он фактически был над ней. Его политика нанесла непоправимый ущерб науке и философии.
Желающим подробнее узнать об описанном выше периоде нашей науки рекомендуем познакомиться с работами: "Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР". М., 1995; ж-л "Философские исследования". 1993, №№ 3 и 4 ("Наука и тоталитарная власть"); Д. Журавский. "Террор" // "Вопросы философии", 1993. № 7.
Странным было положение философии при тоталитаризме: она по приданному ей статусу государственной идеологии должна была бы интенсивно развиваться, но, с другой стороны, отсутствие свободы, которое сопровождало тоталитаризм, не позволяло ей развиваться даже в малых пределах; многие философы уходили от изучения проблем систематической философии - в историю философии, в историю науки и т.п.
В центре ее проблематики оказались проблемы диктатуры пролетариата, функций государства, комментирование уже высказанных классиками марксизма мыслей об основном вопросе философии и об основных законах диалектики. Поскольку эти проблемы не изучались научно, а "привязывались" неизменно к политике, то и получалось, что философия - это та же политика, только дополняемая определенным количеством старых, уже известных банальных фраз.
Официальная философия вырождалась в какое-то идеологизированное образование. Между тем мыслящие философы создавали свои труды, не рассчитывая даже на их публикацию (вспомним хотя бы Карсавина А. П., Шпета Г. Г., Флоренского П. А., Лосева А. Ф., Бахтина М.М.). Это была настоящая русская философия, но - подпольная. Другой, с ней идущей рядом, была философия русского Зарубежья, которой тоже не находилось места в России. Философия российская, все же, была.
И если тоталитаризм несовместим с наукой, то он столь же, если не более, несовместим с подлинной философией.