Вчерашнее неверие оборачивается представлением о возможности немедленного, моментального изменения существующей действительности, полного «выхода из игры» и построения «нового», «прекрасного» мира. Единственным императивом оказывается полное игнорирование императивов, правил, т. е. «все дозволено!», «все возможно!». «При таких обстоятельствах, какие сложились в мае – июне, – отмечал Ги Бесс, – мы видели, что преподавателей и студентов, никогда не принимавших участия в политической борьбе, внезапно охватила лихорадка. Увлеченные порывом, который сближал и перемешивал тех, кто еще вчера чувствовал себя «одиноким», эти люди вдруг подумали, что это – «последний решительный бой», что все возможно…»
[133:
Сегодня, когда темпы развития материального производства, научно-технической революции возрастают по сравнению с предшествующими историческими эпохами, а разрыв во времени между научными открытиями и их практической реализацией неуклонно сокращается, все труднее становится определить водораздел между «возможным» и «невозможным», фантазией, «хватающей в сторону», и фантазией, ведущей вперед. Следует отметить и другой момент, который, казалось бы, может породить представление о «конце утопии». Он заключается в некоторых явлениях, характеризующих современный исторический процесс. В условиях краха колониальной системы империализма и выхода на историческую арену новых стран, стремящихся как можно скорее достигнуть передовых рубежей прогресса, в условиях массового втягивания непролетарских сил в мировой революционный процесс могут возникнуть представления о «нарушении» логики исторического процесса, смены одной общественно-экономической формации другой, о возможности «перехитрить» историю.
Очевидно, что пересмотр границ реальных возможностей, открывающихся перед человечеством, необходим с каждым новым этапом развития производительных сил, знаний, исторического опыта. Однако при этом относительность границ между «реальностью» и «фантазией» вовсе не означает, как полагают леворадикальные теоретики, что утопий ныне «больше уже не существует» и что оценивать тот или иной социально-политический проект как утопический – значит «предавать действительные возможности». Не исключено ведь и обратное: попытка «подтолкнуть» историю может обернуться не приобретением, но утратой реально существующих в недрах общества материальных и идеологических предпосылок социального прогресса. Утопия перестает быть таковой лишь при наличии всех необходимых субъективных и объективных предпосылок. Наличие субъективной воли к преобразованиям при отсутствии адекватных материальных предпосылок не лишает утопический проект его «утопической» сущности, не делает его реалистическим, и преследуемые им конечные цели оказываются неосуществимыми. Попытка «перехитрить» историю терпит провал. «Перепрыгивание» через отдельные исторические этапы становится возможным не потому, что приходит «конец утопии», а потому, что складываются необходимые условия для этого. Так, переход от докапиталистических отношений к социализму, минуя капитализм, ныне стал возможным потому, что в общемировом масштабе уже созрели материальные предпосылки для перехода к социализму, а сам этот переход сделался выражением сущности современной эпохи. Наличие таких предпосылок помогает отдельным странам значительно ускорить свое движение вперед и миновать определенные стадии исторического развития, но это не значит, что та или иная страна может произвольно «перепрыгнуть» через любые этапы истории. «Перескакивание» через отдельные исторические этапы на поверку оборачивается в виду общего ускорения темпов социального движения не более чем «сжатием» сроков такого прохождения, изменением последовательности, порядка прохождения этих этапов, но не лишает последних исторически необходимого характера. «Утопические» цели оказываются при этом осуществимыми лишь тогда, когда под них подведена необходимая материальная база. «Утопия» в конце концов осуществляется, но лишь тогда, когда перестает уже быть таковой.