Философия бунта

С помощью рычагов демократии происходит, по его мнению, вовлечение оппозиционных сил в «игру», вступив в которую они должны соблюдать все ее правила, а это в конечном счете способствует их «интеграции в систему», лишает их «трансцендентности», способности занять по отношению к системе критически разрушительную позицию. При этом демократические свободы и действующие на их базе институты порождают среди оппозиционных сил иллюзии, несостоятельные надежды добиться качественных изменений без применения насилия. А это деморализует и демобилизует оппозицию, распыляет ее, лишает революционной силы. Наконец, ничего не теряя от проявления «терпимости», господствующие классы имеют еще и тот выигрыш, что получают взамен «терпимость» к господствующему тоталитаризму со стороны народа: «…люди… терпят правительство, которое, в свою очередь, терпит оппозицию в рамках, определенных конституированными властями» [163].

Маркузе приходит к выводу, что существует лишь один способ вернуть оппозиции утраченную ею политическую силу: перевернуть действующую систему механизмов, т. е. проявлять нетерпимость ко всему, что санкционировано господствующими классами, к реакционным, антидемократическим силам, в отношении которых тоталитарный режим проводит политику терпимости (а заодно и по отношению к тем, кто терпимо относится к «репрессивной терпимости»). Эта «революционная нетерпимость» должна сочетаться с терпимостью в отношении тех, кто «поставлен вне закона» и кто ориентируется лишь на насилие, лишь на нелегальный путь борьбы за свои права [«Вывод заключается в том, что осуществление цели терпимости должно взывать к нетерпимости по отношению к господствующей политике, позициям, мнениям и расширение терпимости в отношении политики, позиций и мнений, которые поставлены вне закона или подавляются» [164]].

Маркузе готов взять на себя обоснование морального права бунтующих на насилие, как Сартр готов был взять на себя объяснение причин бунта студентов. Действуйте, не старайтесь себя объяснить, не надо, объяснять вас будем мы, говорил Сартр, обращаясь к студенческой молодежи [См. 165]. Действуйте, не старайтесь себя оправдать, оправдывать вас будем мы, – мог бы сказать Маркузе тем же студентам. 

Концепция насилия, развиваемая леворадикальными идеологами, встретила горячее одобрение со стороны «новых левых» (особенно их экстремистской части), поскольку была созвучна их бунтарским настроениям и пессимистической оценке парламентских механизмов легальной борьбы. Так, Маркузе своей популярностью среди европейских, особенно западногерманских, «новых левых» был обязан не столько «Одномерному человеку», сколько очерку «Репрессивная терпимость» и двум лекциям (в центре которых стояла проблема насилия), прочитанным им летом 1967 г. в Западном Берлине.

Но с другой стороны, именно концепция насилия навлекла на леворадикальных идеологов справедливую критику со стороны демократических сил, ибо данная концепция явственно обнаруживала всю теоретическую уязвимость леворадикальных теорий и вред, наносимый ими революционному движению.

Основанием для такой критики служит догматически-односторонняя трактовка леворадикалами проблемы насилия, игнорирование реального соотношения классовых сил, легко просматривающийся в этой концепции политический авантюризм.

Особенность современной эпохи состоит в том, что как эпоха перехода от капитализма к коммунизму во всемирном масштабе она по необходимости сопряжена с революционным отрицанием капиталистического общества, а это отрицание осуществляется через революционное насилие.

В 1918 г., после победы в России социалистической революции В. И. Ленин, ставя вопрос о грядущей эпохе, характеризовал ее как эпоху революционного насилия. «Марксисты, – говорил он, – никогда не забывали, что насилие неизбежно будет спутником краха капитализма во всем его масштабе и рождения социалистического общества. И это насилие будет всемирно-историческим периодом, целой эрой самых разнообразных войн – войн империалистских, войн гражданских внутри страны, сплетения тех и других, войн национальных, освобождения национальностей, раздавленных империалистами, различными комбинациями империалистских держав… Эта эпоха – эпоха гигантских крахов, массовых военных насильственных решений, кризисов – она началась, мы ее ясно видим, – это только начало» [166].

Подчеркивание роли революционного насилия, революционного отрицания имеет важное значение сегодня, когда в недрах развитых капиталистических стран существуют необходимые материальные предпосылки революционного социалистического переворота и когда организованное насилие представляет собой ту исторически обусловленную форму насилия, которую В. И. Ленин определял как «необходимую».