Философия и гуманитарные науки

Уже годы спустя мне попалось одно из исследований Конде, посвященное Брокке. Последнее имя показалось мне смутно знакомым. Я перелопатил свои бумаги, нашел ту старую записную книжку и узнал, что держал в руках великое произведение, которое считалось утерянным – рукопись, за которую любое издательство заплатило бы целое состояние. Я неоднократно пытался найти тот угол, но днем я там совершенно терялся и ничего не узнавал. Мне надо пойти туда ночью, с фонариком, как тогда… двадцать лет назад… Может, тогда у меня получится.

Новарио допил свой вермут и заказал еще. Он сказал, что собирается повторить этот давний поход прямо сегодня ночью: дождаться темноты и, когда в здании никого не останется, подняться на пятый этаж. Он говорил, как одержимый. Он верил, что там, наверху, по прошествии стольких лег, он все же отыщет смысл своей жизни.

– Если хотите, пойдемте со мной, но при условии, что вы ничего не расскажете Конде.

– Я не специалист по творчеству Брокки. Зачем мне идти с вами и полночи сидеть среди старых бумаг?

Новарио молчал, но это молчание было красноречивее всяких слов. Не в том смысле, что он молчал как-то слишком красноречиво, просто, пока он молчал, у меня в голове появилась мысль. Я, разумеется, помнил о своем долге перед Конде, но это уже не имело значения. Работа, которую поручил мне Конде, стала первым посланием из мира теней – мне от призрака Брокки; и вот теперь я получил второе.

– Хорошо, я пойду, – сказал я Новарио, но на самом деле я отвечал Брокке.

– Ночной сторож есть? – спросил он.

– Да, но у него есть какие-то выходные, наверное. Надо будет выяснить.

– Не трудитесь. Мы его подкупим.

Меня вообще очень легко убедить. Такой уж я человек – поддаюсь посторонним влияниям. Но только пока человек сидит рядом и говорит. Когда он уходит, моя убежденность слабеет, и возникает какая-то пустота, которую не могут заполнить воспоминания о том, что же он говорил. Едва Новарио ушел, у меня тут же возникли сомнения, и я раскаялся в том, что поддался на его уговоры.

На следующий день я зашел в административный офис. Мужчина в синем комбинезоне увлеченно разгадывал кроссворд, толстая женщина раскладывала пасьянс в одиночку. Я спросил про коменданта.

– Он не появлялся уже два дня, – сказал мужчина.

– У него депрессия, – пояснила женщина. – Ему все видится холодным и серым, как будто весь мир поражен смертью. Я знаю, о чем я говорю, у моего мужа тоже такое было. Его вытащили из депрессии, но только за счет таблеток. Теперь он иногда впадает в эйфорию, и в такие дни с ним вообще невозможно общаться.

– Может быть, господина Виейру угнетает это здание, – сказал я. – Такое громадное, грязное… Можно представить, как оно угнетает ночного сторожа, которому приходится здесь дежурить по ночам.

– Не упоминайте о нем, – сказал человек в синем. – Он приносит несчастья.

– В смысле, приносит несчастья?

– Ну, какой-то он странный. И в этой своей шахтерской каске он похож на призрака.

– Мне говорили, что у него вообще выходных не бывает.

– Враки все это. В правилах говорится, что он отдыхает две ночи, с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье. Раньше на выходные нанимали охранника, но два года назад мы от этого отказались.

Я позвонил Новарио в гостиницу. Была как раз пятница, и, поскольку он не хотел задерживаться в столице дольше необходимого, мы решили предпринять экспедицию этой же ночью.

Пятый этаж

Мы договорились встретиться на кафедре в девять тридцать вечера. В десять охранник закрывал здание и уходил, так что до утра все здание оставалось в нашем распоряжении. Новарио появился в точно назначенное время. Вид у него был взволнованный. Он переоделся в непромокаемую куртку, высокие армейские ботинки и походные брюки. Он пришел с рюкзаком из камуфляжной ткани, в котором, как он объяснил, лежали рабочие перчатки, фонари, охотничий нож и фляжка.

– Я захватил еще и бутерброды. Во время работы у меня просыпается аппетит.

Он нервно ходил из угла в угол, что меня раздражало; я попросил, чтобы он сел и не маячил перед глазами.

– Должен вам кое в чем признаться, – сказал Новарио с огорченным видом, – Клянусь, что у меня просто не было другого выхода…

В его признании не было необходимости; я уже слышал уверенные шаги, громкое приветствие, стук двери. Вошла профессор Гранадос, одетая в желтый спортивный костюм, – торжествующая, уверенная, что ее появление меня удивит.

– Лучше, если нас будет трое, – сказал Новарио.

– Никогда вам этого не прощу.

Гранадос принесла полную сумку продуктов в таком количестве, что их хватило бы на полуторамесячную зимовку где-нибудь в Антарктиде.

– Может, сперва перекусим, – предложила она, чтобы я побыстрее смирился с ее неожиданным участием в нашей экспедиции. Я согласился; она достала три банки пива, салями и оливки.