Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью

– К Вашим ссылкам я бы добавил довольно странный пассаж из «Государства», где Сократ пытается определить философа, который будет отвечать за политическую власть. Внезапно он говорит, что любовь не может любить фрагментарно и что любимое существо необходимо любить все в целом; то есть невозможно, в каком-то смысле, выбирать в этом случае куски. По моему мнению, это означает противопоставления любви и желания, поскольку желание желает частичных объектов, как сказал бы Лакан. А любовь принимает существо в целом. И потому-то Сократ будет утверждать, что философия должна принимать мудрость в ее целостности. Так мы получаем эту поразительную связь между философией и тем, что Платон называет любовью, – ключом к этой связи оказывается, как Вы помните, это несколько общее определение философии как «любви к мудрости», «дружбы» с ней или «любви» к ней: «philein»!

Я считаю, что можно провести двойной анализ это платоновской проблемы отношения любви к философии. Первый состоит в демонстрации того, что любовь – это поразительный пример возможности перехода от чувственного к чему-то более существенному и значительному. Я не говорю, что речь идет именно о переходе от чувственного к умопостигаемого, поскольку тогда мы скатились бы к некоему школярскому платонизму. Но что хочет сказать Платон, когда утверждает в «Пире», что мы уже на пути созерцания Идеи красоты, когда созерцаем прекрасное тело? (При условии, конечно, что любим это прекрасное тело!) Он хочет сказать, что любовь – это то, что открывает эту единичность (прекрасное тело) чему-то большему, Идее красоты. Идея красоты в прекрасном теле и в то же время она больше его: вот что Платон называет «причастностью». Прекрасное тело причастно Идее красоты, но Идея красоты, в определенном смысле, превосходит прекрасное тело. Любовь как действующая сила всегда видит в другом нечто большее его простого объективного существования.

– Вы разделяете этот подход к любви… Любовь имеет способность восхищать нас, уносить по ту сторону бытия. Прежде всего, по ту сторону того бытия, коим мы сами и являемся.

– Да, я могу согласиться с этой очень сильной идеей. Я считаю, что любовь – это важный опыт для философии. Это экзистенциальная практика, которая наделяет опыт мира чем-то большим, чем моя собственная конечность. Отношение философии к любви – это отношение к одной из редких форм того человеческого опыта, что создает избыток по отношению к самости. И в современном мире эту идею не признают. Считают, что любовь – это зависимость, что она посягает на мою свободу, ставит меня в положение, в котором я уже не могу быть хозяином самому себе. Все эти вещи, которые современный прагматизм считает ужасными, Платоном считались чрезвычайно позитивными – и в этом я с ним согласен. Ведь это и есть разрыв принципа интереса как животного принципа! Любовь преодолевает принцип человека как животного, опираясь при этом на него. Она добивается этого не на уровне великих идеалов, а на уровне, гораздо более близком к самой животной природе, который, в определенном смысле, всем нам намного более знаком.

– Но у Платона, по крайней мере в том, что связано с фигурой Сократа, любовь, как представляется, играет также существенную роль и в передаче философии.

– А это как раз другое направление анализа, о котором я недавно говорил. Как передается философия? Она не может передаваться исключительно дискурсивным и интеллектуальным путем. Идею именно такого рода мы находим у Платона. В философии есть что-то требующее такой фигуры отношения к другому, которая должна быть, хотя бы метафорически, любовной. Во всяком случае, такая фигура не ограничивается объективностью того, что говорит другой, его аргументацией, она имеет и любовную сторону, предполагая отношение к другому в том модусе, который превосходит меня самого. Лакан и психоаналитики анализируют это в качестве любви переноса.

Тезис сводится к тому, что нет полновесного философского общения без фигур переноса, связанных с любовью к тому, кто говорит. И это особенность философии, отличающая ее от остальных дисциплин: она не может в полной мере выполнять свою функцию передачи, если ей не помогает любовь переноса. Этим в какой-то мере объясняется то, что у Платона настоящая философская сцена – устная, а не письменная. Необходимо, чтобы здесь было тело другого, его голос.