Философия как духовное делание (сборник)

Тезис: признание индивидуальным сознанием есть источник добра как добра.

Это значит, что если личная субъективная душа сама добрым и нестесненным согласием своим не совершит приятия чего-либо как действительного добра, то добро не добро и не может ни состояться в значении своем, ни осуществиться.

Обратимся к нашему собственному опыту. Правовая норма имеет для нас значение вне зависимости от нашего согласия и несогласия. А нравственная норма? Может ли нам ее кто-нибудь навязать? Допустим, что может. Кто же именно? Родители, учителя, начальство, церковь, государство?

А если кто-нибудь из этих лиц устанавливает для нас нравственное должествование, которого не приемлет наша душа? Ясно, что в этот момент мы одним непризнанием навязываемого аннулируем его значение.

Но: источник, одним непризнанием аннулирующий, может одним признанием устанавливать¹¹⁷.

Кого можно «спросить» и «послушаться», когда встанет вопрос: «что есть добро?» и «чту я должен и чего не должен делать в жизни?». Где этот авторитет, голос которого лишил бы меня права на внутреннее духовное восстание и низвержение?

Церковь пыталась установить этот нравственный авторитет в лице Христа, Сына Божия. И напрасно, ибо Христос никогда не говорил: «будьте добры, потому что Я это велю, а Я Сын Божий». Он говорил: «будьте добры, потому что доброта есть высшая прекрасность на свете, это – сам Бог». Но прекрасность доброты или любви Христос предоставлял каждому увидать или признать добровольно¹¹⁸.

Эта свобода или добровольность признания, называемая Кантом автономией, составляет одну из основных существенных черт всей нравственности.

Совершенен ли тот, кто повинуется из страха? из выгоды? из уважения к другому человеку? из лени? Или совершенен тот, кто делает дело потому, что оно прекрасно, добро, хорошо и потому, что он это сам увидал и убедился. Спросите себя, и колебаний не будет. Автономность, самозаконность есть основная черта всей нравственности.

Нельзя быть добрым иначе как через добровольное признание чего-нибудь добром. И с другой стороны, никто из нас не признаёт и никогда не признает чего-либо добром, если сам в этом не убедится.

Что есть добро? Не знаем еще. Знаем только, что добром может быть только то, что добровольно, свободно от внешних стеснений и понуждений признает таковым субъективный, интимно-личный источник.

Я сам узрел и убедился. Я сам признал и исповедую. Я сам так знаю и так творю.

Без этих определений душевное состояние не может быть добрым.

Пассивно влачась за авторитетом, рабствуя традиции и обычаю, Вы, может быть, будете по внешности творить то же самое, что добрый, нравственный человек. Но это только внешняя видимость факта. Корень иной, источник иной, мотив иной – и вся ценность душевного обстояния иная. Состояние нравственно совершенное есть состояние души, стянувшей в себя, в свое личное духовное средоточие все источники и все мотивы своего поступка. Не почерпающее их ниотколе извне. Но если так (а убедиться в этом нетрудно), если действительно личное духовное признание есть источник значения добра, то ведь предметом этого признания у разных людей может быть разное.

Об этом и свидетельствует история мысли: пренебрежение ближним (Аристотель, Штирнер, Ницше); любовь к ближнему (Франциск, Шопенгауэр); верность долгу (Кант, Фихте); свобода от долга (Шефтсбери, Гегель).

Одних этих сопоставлений было бы достаточно. Один (из нравственных побуждений) убивает ближнего; другой из нравственных же побуждений предпочитает погибнуть сам.

Создается множество взаимоисключающихся формул добра. И если личное признание есть источник значения чего-нибудь как добра, то все эти воззрения верны; установители их правы.

При всем этом напрасно было бы смешивать это воззрение с релятивистическим, утверждающим, что все эти определения условны, относительны и по значению своему субъективны, т. е. имеют значение только для того, кто их исповедует.

Нет; каждое из этих определений посягает на то, что оно есть само адекватно познанное объективное добро. Что сказали бы Аристотель, Кант, Гегель, Шопенгауэр, Ницше, если бы им предложили признать их формулы добра имеющими значение только для их личной сферы, в их жизни, для их личности?

Подойдем к этому еще иначе: возьмите тот момент вашей жизни, когда известный поступок или известный уклад души вызывал в вас безусловное одобрение и преклонение; когда Вы не колеблясь говорили: «Вот истинно нравственный поступок!» Что же? Приемля нечто как добро, вы могли бы согласиться, что и обратный, противоположный способ действия (rebus sic stantibus¹¹⁹) был бы тоже добром? Ясно, что нет. Каждый из нас вправе сказать про себя: только я компетентен обрести добро; обретенное мною, исповедуемое мною – есть само добро.