Философия как духовное делание (сборник)

Кто из нас, стоя перед корыстным предательством, или развращением ребенка, или издевательством над слабым, – кто из нас останется на точке зрения нравственного релятивизма и скажет: «не знаю; по-моему, это зло, а может быть, это и добро». Нет; все мы скажем: «это зло, это злое действие, истинно, объективный негодный modus agenda».

И то же самое с добром. Подобно тому как истина есть истина, хотя бы все люди от нее отвернулись, или не признали, или забыли; так доброе душевное состояние есть доброе, а злое душевное состояние есть злое, хотя бы все люди это не признали или провозгласили обратное и в это обратное уверовали.

Если все станут корыстно-предающими, интриганами, святокупцами – и признают это добром и уверуют, что это добро, то к негодной практике присоединятся негодные воззрения – и больше ничего.

Ясно, что в самом обычном нравственном переживании кроется это признание объективного добра, ценность которого не зависит от моего признания и непризнания. Пора, наконец, понять и продумать до конца, что истина, и добро, и красота не тогда даны и осуществлены, когда мы это провозглашаем; что мы можем провозглашать что-нибудь 100 лет, потерять голос в этих воплях, погибнуть в этом деле – а дело, несовершенное, не усовершенствуется ни на йоту.

Пример: если Иуда действительно корыстно предал Иисуса, то повесился он потому, что увидал объективную дурноту своего поступка, неумолимость этого обстояния и непоправимость его.

Тот, кто раз понял и пережил развиваемый нами антитезис, тот никогда уже не впадет ни в релятивизм, ни в субъективизм этического характера.

Как? Одного признания достаточно для того, чтобы нечто получило значение объективного добра? Нет; нам всем, постоянно идущим на компромисс, предстоит однажды увидать, что умаленное нами в осуществлении добро не померкло и не исказилось; что мы бессильны сделать добро – злом, и зло – добром. Подобно тому как мы бессильны заставить расти камень, превратив его в органическое образование¹²².

Проверьте это бессилие сто раз внутренним опытом, и вы убедитесь, что это именно так. Допустите на момент, что «добро» по сущности своей не объективно и не едино для всех – и вы утеряете «добро» как таковое – целиком.

Добро для кого-нибудь – это, может быть, его удовольствие, его польза, его удобство, его симпатия. Объективное добро – а оно-то нам тут и важно – ни для кого; оно не «для». Т. е. оно добро не потому, что я его признал, а я добр потому, что признал его. Посему, если отнести его к людям, поставить его в отношение «для», то оно для всех.

У разных людей разные цели. Но верная, нравственно хорошая цель, в сущности, едина.

У разных людей разные нормы действования. Но пути, слагающиеся верно, ведут все к добру.

Мы любим разное. Но нравственная ценность не разная. Таков антитезис.

Примирение антиномии

Философ, ставящий перед собою проблему добра и ориентирующийся на реальном переживании его, видит себя перед тезисом и антитезисом этой антиномии беспомощным. С одной стороны, он убедился в том, что автономное признание есть необходимое условие переживания добра. С другой стороны, он убедился в том, что значение объективного добра не зависит от субъективного признания или непризнания.

Для того чтобы выйти из этого противоразумного состояния познавательной распятости, необходимо, как и во всех подобных случаях, углубить основные элементы антиномии.

а) Прежде всего: что это такое – «субъективное признание»? всякое ли «признаю» есть правомерный источник опознания объективного добра? Не говоря уже о людях с помутившимся сознанием; но всякое ли обыденное «по-моему» имеет серьезно философское значение? Но если так, то произвольное усмотрение минуты равноценно напряженной работе талантливой мысли и откровению гениальной интуиции.

Конечно, для совершенного акта души необходимо автономно-добровольное признание чего-то как добра. Но ведь автономно-добровольно может признавать и не признавать релятивист и субъективист.

И вот первое, что важно: это признание должно признавать нечто именно как объективное добро, т. е. как нечто, что остается добрым даже и в том случае, если сам признающий отпадает, изменит или отвергнет его. И для того чтобы совершить такой акт признания, ни произвол, ни субъективность не могут оказать помощь. Дело здесь, конечно, не в сроке духовной работы, не в таланте и не в гении. А в наличности некоторого сосредоточенного и углубленного опыта¹²³ добра, переживания, уводящего за пределы субъективного и произвольного усмотрения.

В таком «акте» признания живое «так испытываю», «так вижу» сочетается с напряженно мыслительным исканием сверхсубъективной по значению ценности. И в таком акте признания или познания мы испытываем, что нам действительно открывается нечто. Что не мы это «нечто» придумали и не нами оно создано. Что таково объективное обстояние в исследуемом предмете.