b) Остановимся на этом акте личного направления. Направление предполагает обыкновенно выбор и решение. Но состояние решающего выбирания может играть и минимальную роль. Важнее всего в этом сама направляющаяся, устремляющаяся и устремляемая энергия. Эта энергия может устремляться на какое-нибудь содержание – задержано и пресечено, вне конечного проявления; или завершаясь проявлением и осуществлением. И в том, и в другом случае состояние души есть
Невозможна вина и вменение там, где с души снят волевой аспект. Надо совершить эту абстрактную операцию – удаления воли из души, для того чтобы понять, что без «
[Очевидность предполагает, совесть создает вину, предполагает нравственное действие душа, энергия, затрата, направление, решение, воля, интерес, потребность. ]141
Душа в таком состоянии, почти непредставимом и вряд ли реально возможном, есть покорная казуально-каузальным142
рядам, пассивная, неОна есть нечто среди причинно-определенных величин и есть ничто среди целесообразно-волящих и хотящих величин. Такая душа не имеет действий, а только состояния. У нее нет целей – ибо цель есть нечто волимое. Но там, где нечто рабствует причинному ряду, где этот основной волевой стержень амортизировался, там возможна нравственная оценка – но
Наоборот, самая сущность вины переживается нами как отсутствие или наличность известных волевых состояний – состояний волящего разума и хотящего инстинкта. Есть волевое состояние – возможна вина и вменение. Нет волевого состояния – и то, и другое отпадает. Вина предполагает волевое состояние: может быть, хочу зла; или не хочу добра; или недостаточно хочу добра; или не хочу не хотеть зла.
И узнаем мы о вине именно в тот момент, когда вопреки горам рациональных оправданий, нами нагроможденным, в душе нашей смутно шевельнется подчас едва уловимое сознание, что хотение наше хотело не того, а воля бессильно ему это предоставила.
Чтобы уловить это, может быть, почти неуловимое движение души – нужна непременно возможность непосредственного касания к глубинам личной души. А так как это возможно лишь каждому у себя и про себя – и притом вне такой возможности вопрос о вине решен быть не может, – то отсюда следует основной вывод: только о себе и своей вине компетентен судить каждый из нас; и обратно: никто никогда не может быть познавательно уверен в вине другого, как только разве по его, виновного, личному признанию и объявлению. Последнее еще не всегда гарантирует; но отсутствие этого личного признания гарантирует неосведомленность.
Из этого общего нам всем сознания некомпетентности в чужой вине и родится общечеловеческая идея о Божьем суде, на котором все откроется и предстанет во всей адекватности подлинного обстояния.
(Дальше можно: о вине за других – в меру моего виновного на окольных путях социального взаимодействия сложившегося соучастничества и т. д.
О виновности всех во всем за всех; о подъятии этой вины на себя героями; о катарсисе их; Геракл, Гамлет, Агнесс Бранд, Ницше – и гибели; увидевший Бога смертию умрет.)
с) Ясно, далее, что не всякий акт душевной жизни, лично направляемый, приводит человека в состояние виноватости. За всякий такой акт человек бесспорно морально
Ответственность души есть такое состояние ее, когда она объективно есть, или, кроме того, субъективно сознает себя как причину того или другого действия, подлежащего личному волевому регулированию. Если состоялся какой-нибудь акт душевной жизни, который, объективно говоря, не мог быть регулирован волею со стороны личной переживавшей его души, то ответственность невозможна. Но ответственность может иметь характер оправдывающий и обвиняющий. И вот, для того чтобы состоялась