Философия как духовное делание

Ненависть одинокой души к чужому и враждебному ей ино-бытию угнетает ее, если она не в силах изжить ее или преодолеть, и тогда она ищет себе выражения и исхода. При глубокой разделенности, существующей между душой и социальным ино-бытием, душа оказывается не в состоянии сделать других не только предметом любви, но и предметом ненависти, и свое недоброе чувство к иному душа вынуждена перенести на самое себя; и это ведет ее к тому, что, враждуя с иным, она начинает тяготиться собою. Мало того, и эта враждебность, которую предлагает и видит одинокая душа от ино-бытия, тоже ложится на нее особым бременем, если себялюбию не удается обезвредить ее обычными средствами обороны; оно прибегает тогда к крайней мере, доступной ему, мере борьбы: оно противопоставляет враждебности, исходящей от другого, враждебность к себе, исходящую от самой себя. В самом деле, так как минимальная охранительная задача себялюбия состоит в том, чтобы не допустить со стороны ино-бытия худшего отношения к одинокой душе, чем то, которое она устанавливает к себе сама, то задача эта оказывается выполнимой и в том случае, если враждебность ино-бытия соответствует враждебности души к самой себе. На проявление ненависти со стороны ино-бытия одинокая душа как бы отвечает из глубины своего страдающего полусознания: ты, чужой, не можешь меня ненавидеть больше, чем ненавижу сама себя, поэтому я не чувствую твоей ненависти, моя ненависть обезвреживает ее. Тягота самим собой, беспредметное самоосуждение и бесплодное самоотвращение – вот результаты этого перенесения двойной враждебности – души к ино-бытию и ино-бытия к душе на самое одинокую душу.

Однако любовь к себе проявляется не только там, где дело идет об ограждении души от недобрых касаний чуждого ей ино-бытия. Себялюбие есть чувство, полное активной силы; оно направляет деяния души, заставляет ее в них блюсти свои интересы. Одинокая душа эгоцентрична.

Живое творческое деяние предполагает акт разумной воли, поддержанный и окрыленный иррациональным хотением. В каждый миг своего бытия душа полна целым роем желаний, которые просят и ищут удовлетворения. То отчетливо сознаваемые, то смутно угадываемые, то скрытые в непроясненных глубях души, они все понуждают ее к тому или другому способу действования. При всем разнообразии этих желаний, при всем различии их силы и качеств все они порождаются потребностями данной души, выражают ее порыв к тому, в чем она видит свое самоутверждение и процветание. Желание питается любовью, и любовь к себе, эта основная жизнеохраняющая сила единичности, есть тот неисчерпаемый родник, из которого исходят и которым живут ее хотения, определяющие ее дела. Желания, вспыхивающие за пределами одинокой души в чужих, далеких ей существах, не могут быть испытаны ею с той силой конкретной непосредственности, с которой она испытывает свои, и бессильны зажечь в ней огонь, который необходим ей для того, чтобы дело ее не было пустым и мертвым. Замкнутая в своем одиночестве, она неизбежно лишь в себе, в единственном знакомом и близком ей мире, находит действенный источник активных свершений. Эгоизм каждой души есть выражение ее одинокого бытия, и то зло, которое творится исполненной себялюбия недоброй волей, рождено вместе с тоскою одиночества и вспоено горечью его слез.

Эгоцентризм одинокой души, пролагающий для нее обособленный жизненный путь, устраняющий на нем преграды, воздвигаемые желаниями и действиями ино-бытия, делает все глубже рознь между нею и миром, все больше отдаляет ее от него. Созданный ее одиночеством, он завершает и утверждает его; все теснее смыкаются вокруг одинокой души грани собственной единичности, и сильнее чувствует она несоответствие между беспредельностью своих желаний и ограниченностью тех средств, которые она может найти в своем тесном, маленьком мире для их удовлетворения. Одиночество души, изживаясь в эгоистическом делании, раскрывает перед нею свою тягость. Отъединенная от ино-бытия душа исходит под гнетом своих бессильных желаний и необходимости считаться только с ними; она устает нести тяжесть самой себя. Процветание ее оказывается теперь в зависимости от того, чтобы не было этих неутолимых желаний, и она начинает бороться с ними, подавлять их и игнорировать. Так как источником их является она сама, то борьба с ними оказывается не чем иным, как борьбой души с самой собою. Она встречает свои влечения и себялюбивые зовы неумолимым «нет»; и так как для этого самоотрицания необходимо найти опору вне самой души, то она ищет ее в насилующих душу требованиях морального долга.