Философия капитана Лебядкина

Нонконформизм — тоталитарная идеология субкультуры, агрессивная реакция человека подполья, лишенного будущей статочности. Безысходность жизненной ситуации определяет безбытность бытия. Начинаются бесконечные скитания нищего поэта. Он живет в грязной комнатке с оборванными обоями и замызганным полом, беспробудно пьет вино, но главное — неустанно творит стихи. Нет, он не пишет, как Лебядкин, он — живет, как Лебядкин: пьянствует, буянит, геройствует. Для трусоватых, но ядовитых «филолoгов» он становится человеком с «чужим запахом». Над ним издеваются, его ненавидят и исподтишка травят. Однако его поэзия обретает своих преданных поклонников. К нему приходит неофициальное признание, и художники рисуют его портреты, которые несколько приукрашивают поэта. На самом деле Нестеровский имел иной, болезненный вид — седые взлохмаченные волосы, красноватые щеки, изъеденные пылающими струпьями, туманные глаза, по-детски обращенные в себя, философическая борода. Быть может, так и выглядел персонаж Достоевского, которому писатель доверил изложить свою антропоинсектическую идею. По крайней мере, кажется существенным, что страшные слова о нашей жизни как «стакане, полном мухоедства» изрекает жалкий, по сути, беззащитный человек, который уже ощущает себя потенциальной жертвой, но до конца отстаивает право на свое существование хотя бы потому, что он — «поэт в душе». Вот этот божественный огонек в самом падшем, самом никчемном существе, очевидно, и привлекал внимание Достоевского.

Этот божественный огонек и поныне служит верным ориентиром. Проблематика нетварного начала в человеке непосредственно ставится, к примеру, в творчестве современного московского прозаика Виктора Пелевина. «Чего ждет от нас Господь, глядящий на нас с надеждой? Сумеем ли мы воспользоваться Его даром?» — с такого экзистенциального вопроса начинается пелевинский роман «Жизнь насекомых» (1996), написанный в духе постмодернистского дежавю. На протяжении всего повествования писатель непреложно следует известной установке Умберто Эко: «раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить — иронично, без наивности».

В романе антропоинсектическая идея предстает во всей своей многогранности. Его герои с легкостью обращаются в насекомых — комаров, тараканов, мух, стрекоз, продолжая в соответствии с олейниковской традицией носить свои имена. И с такой же легкостью они вновь обретают человеческий облик. При этом каждый персонаж проповедует ту или иную идею, оправдывает свое жалкое существование той или иной житейской мудростью. Пожалуй, Виктору Пелевину удается «иронично, без наивности» пересмотреть чуть ли не все духовные ценности, некогда существовавшие на земле.

Переоценке подвергаются, прежде всего, патриотические идеалы. Легендарный подвиг Ивана Сусанина трактуется как некая муравьиная хитрость: «большие черные муравьи напали на муравейник рыжих, а один старый муравей, пообещав провести их в камеру, где лежала главная матка и хранились яйца, на самом деле завел их в воронку муравьиного льва». Пресловутый Третий Рим тривиально преобразуется в «третий мир», а популярный гуманистический лозунг «человек человеку — друг, товарищ и брат» — в веселую кумачовую надпись: «муравей муравью — жук, сверчок и стрекоза». В то же время некий ветеран военно-морского флота обращается в муравья, на груди которого блестит «такой огород орденских планок, какой можно вырастить, только унавозив нагрудное сукно долгой и бессмысленной жизнью».

Впрочем, в романе высмеиваются и те космополитичные «личинки», которые ставят своей целью сначала «нарыть» побольше денег, а затем прорыть ход в земной парадиз, каковым представляется им далекая, благоухающая Америка. Муха Наташа, жаждущая улететь за океан по причине нарушения прав насекомых в России (травят, мол, железным купоросом, хлористой известью и даже цианамидом кальция), интересуется у кавалера тамошним количеством естественного продукта жизнедеятельности, необходимого для ее питания. Выясняется, что этого добра в Америке тоже хватает. В свою очередь кавалер — американский комар Сэм, прилетевший сюда «пососать русской кровушки», не предполагает, что эта кровушка крайне насыщена отечественным одеколоном, который доводит залетного кровососа до жуткого наркотического состояния.