Философия каратэ

Подобные вещи были бы немыслимы в прошлом, когда требовалось 10 или 20 лет, чтобы получить дан от мастера. А подтверждающий документ, вручаемый за столь долгий период, обычно был листком белой бумаги с несколькими основными правилами. Это не указывает на отсутствие значимости боевого искусства. Но это означает то, что такое огромное значение нельзя выразить словами. В них нет необходимости. Человек, тренировавшийся 10 лет и более, сделает это значение неотъемлемой частью своего существования. В такой преданности для мгновенных успехов и многословных документов просто нет места.

Я рассматриваю стремление к быстрому успеху как часть более широкого круга желаний, включающего чрезмерную обеспокоенность о деньгах, своей личности и выгоде. Человек, действительно преданный боевому искусству, тренирует себя, чтобы стать полезным. В прошлом о людях судили на основе личных качеств, образованности, преданности. Я искренне надеюсь вновь и вновь возвратиться к этим критериям. Глупо копить деньги ради денег или ради их количества, но накопительство для наследников тоже неразумно. Китайцы говорят, что большое наследство лишает умного сына инициативы и позволяет глупому совершить большие ошибки, даже больше ошибок, чем если бы глупый сын был беден. Это действительно гак.

У меня нет намерения оставлять крупную организацию каратэ, которой я руковожу, моим детям. Только человеку, последовавшему по пути совершенства, которому следую я, и он сможет осуществлять руководство так, как это делаю я. Единственно важное, что я унаследовал, были дух, энтузиазм, человеколюбие и сравнение с такими великими людьми, как Миямото Мусаси, Сайго Такамори, Бисмарком, Конфуцием и Шакьямуни. Я не оставлю крупного состояния своей семье (я часто повторяю своим ученикам, что они могут плюнуть на мою могилу, если я это сделаю). Но я очень надеюсь передать будущим поколениям факел надежды, который будет укреплять, вдохновлять и озарять их так же, как и меня на моем пути.

2.13 Освобождение — главная истина

Как я уже сказал, находясь в тюрьме после Второй мировой войны, я был обеспокоен своим будущим, так как не имел специальности, и поэтому решил посвятить себя каратэ. Тогда многие были враждебно настроены к боевому искусству из-за ужасных экспериментов, проводимых японской военщиной до и во время войны. Но видя, как процветает гангстеризм, а также насилие и другие преступления, я понял, что страна без тренированных людей никогда не сможет добиться независимости. Поэтому я выбрал каратэ и когда освободился из заключения, отправился в лес, на гору Кийосуми, где тренировался полтора года.

Это было прекрасное место с величественными кедрами и другими деревьями, речкой с водопадами, бежавшей между скал по каменистым долинам. На половине пути к вершине стоял храм Кийосумидера. Я жил неподалеку, в развалившейся хижине сторожа.

Я полагаю, что практически каждому, полностью отдавшему себя выбранному курсу, следует пройти через тренировку в одиночку, подобно мне. Но это нелегко. Самое страшное — это одиночество. В полной изоляции низменные инстинкты проявляются сильнее. Есть только два пути для преодоления одиночества: покинуть это место или мобилизовать все силы для преодоления его и помочь себе в выполнении поставленных целей. Я выбрал последнее. За поддержкой я обращался к разного рода вещам. Например, я сбривал бровь, купался в водопадах, вздувшихся от обильного дождя. Сидя в воде, я погружался в созерцание Дзэн. Подолгу смотрел на луну и бесчисленные звезды. Иногда я даже колол свои ноги или бился головой о камни. Тем не менее, благодаря занятиям и созерцанию в сидячем положении Дзэн за 18 месяцев я впервые вошел в состояние концентрации, в котором совершенно ни о чем не думал и которое в Йоге называется самадхи.

В день созерцания зимой и летом я сидел в горной речке или у подножия дерева или стоял на скале. Занятия каратэ влекли за собой сотню ката ежедневно плюс тренировки, схватки со стволами деревьев и валунами. Ночью, когда одиночество было невыносимым, я пытался совершенствоваться в духовном созерцании, обращаясь за помощью к нескольким приемам. Иногда я читал наизусть сутры, глядя на пламя свечи или кусок бумаги на стене полузакрытыми глазами. На бумаге я написал характеристики, определения для спокойствия (справа) и для действия (слева). Иногда у меня были галлюцинации. В шорохе ветвей и птичьем пении мне чудились человеческие голоса. Крики лисиц и барсуков были утешением. Слыша их, я успокаивался потому, что теплокровные создания находились рядом.