Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире

- Неправда позитивизма и идеализма коренится в том, что каждый, изолируясь, утверждается на самом себе. То, что они мнят при этом знать, избыточно (ist zuviel). Позитивизм хотя и видит факты, но не замечает того, что отнюдь не все факты являются фактами в одинаковом смысле слова. Вместо относительности фактичного он думает выражать абсолютность бытия. Идеализм хотя и видит истинные идеалы, но ради них он теряет охоту к эмпирическому исследованию и оттого делается ненадежным в признании эмпирических реальностей. - Поскольку же иллюзионистическое обладание некоторой истиной о целом скрывает от них обоих само бытие, с метафизикой, - которая для экзистенции, как чтение шифров, есть функция сознания бытия, - как с неким предметным знанием и занимаются метафизикой, как наукой. Опытные открытия мышления на границах они превращают или в гипотезы, или в разумное знание о целом. Но и тот, и другой одинаково неспособны в подлинном смысле дать себя затронуть предмету: эти философии изгоняют прочь удивление. Они отменяют страсти и споры, они, если только в целом чувствуют себя в безопасности, не знают, собственно, смерти, случая, вины. Сомнение и отчаяние не представляют для них сколько-нибудь серьезных возможностей. Они утрачивают способность видеть обстоятельства человеческой жизни как загадки; душевная болезнь, к примеру, есть для позитивизма только подлежащий изучению природный процесс, для идеализма же нечто такое, что его никак не касается, и что как аномалию он отбрасывает прочь или что он, далекий от действительной жизни, остроумно и назидательно утилизует в своих чуждых правдивости представлениях. И тот, и другой, каждый по своему, считают все на свете конченым и скучным.

2. Решение утратило свой исток.

- Поскольку позитивизм и идеализм знают, что есть и что должно быть, всякое решение есть для них объективное решение, истинно, если может быть показано, что оно принято в пользу целого и всеобщего, или неистинно, там, где оно принимается против всеобщего в пользу того, что видится им как особенное. Поскольку идея стремится к тотальности и приводит все ко взаимному примирению, как моменты целого, в ней, собственно говоря, не происходит действительного решения. Ибо там, где я могу объективно знать, что является истинным, там решение можно угадать, как, в сущности, всегда уже предвосхищенное решение.

Ни тот, ни другой не знают долженствования, как долженствования историчной экзистенции. Эта последняя, не будучи ни эмпирически положительным существованием, ни долженствованием согласно неким лишь всеобщим законам, но оставаясь в обеих этих средах, как рационально непроницаемая судьба, из собственной свободы изначально следует в историчном явлении императиву: стань тем, что ты есть (werde, was du bist). Сознание экзистенции, недоступное для позитивизма и идеализма, заставляет, каждый раз в живой насущности, задавать себе вопрос: Где исторично требуется принятие подлинного решения? Где идея тотальности получила право оформлять действительное, или где всеобщий закон вправе замещать собою решение? Поскольку историчное решение может переломить всеобщее, а может и послужить основой для нового всеобщего, здесь, похоже, имеет место противоположность: Тот, кто всегда настаивает на постановке вопроса об «или-или», который как таковой никогда не бывает только всеобщим вопросом, отыскивает ситуации, где нужно принять решение, и доводит их до крайности и до предельной остроты, тот собственным существованием разбивает жизнь закругленно замкнутого мира (das Dasein der runden Welt), там, где сам этот мир не разобьет его; тот же, кто, где бы то ни было, ищет компромисса и примирения, теряет свою экзистенцию, потому что скрывает действительное и маскирует решения, даже только как возможности. Уклониться от своей судьбы, предав себя целому, - значит желать себе судьбы лишенного судьбы в слепом покое, пока не придет все-таки разрушение и не случится прорыв исконной свободы. Тотальность, к которой я мню принадлежать, заключая без решения компромиссы, сохранить свою силу и значимость не в состоянии. Правда, принимать устраняющие экзистенцию решения или только произвольно, или же только рационально, значит всего лишь нарушать ими порядок идеи. Но нерешительно наблюдая идти вместе с ходом вещей, допуская событиям двигаться далее к мнимому бытию в целом, - этот выбор приводит к напыщенности (Verblasenheit), в которой фактически сохраняют полную силу и решают дело одни лишь психологические и социологические мотивы. Подлинное решение, свободное от произвола и слепого инстинкта, - это дело индивида и тех всегда немногих, кто пребывает в экзистенциальной коммуникации друг с другом. Во всяком решении подвергается сомнению нечто относительно целое и всеобщее, или решение отменяют, в пользу мнимого знания об этом целом.