Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире

Может показаться, что, о чем никто не знает, того и нет. Не имеет смысла говорить о значимости теоремы Пифагора как о чем-то таком, что было, прежде чем его открыли, или о существовании мира растений, которого никогда ничьи глаза не видали. На это нужно сказать, что смысл научного исследования обращен как раз на то, что было прежде, чем его познали; познанное подразумевается в нем именно как таковое. Правда, для этого исследования нет того, чего в принципе невозможно знать, - но для него существует все то, чего люди еще не знают. Поэтому оно как эмпирическое существование может изучать то, что имеется или имелось вне пределов непосредственной воспринимаемости, но в достижимой через умозаключение взаимосвязи (im erschließbaren Zusammenhang) с нею. Перед ним открываются нескончаемые времена прошлого, из которого не оставил следов ни один человек, зато сохранились следы иной действительности. Она завладевает значимым смыслом, сознавая, что не производит его своей исследующей деятельностью, но открывает его.

Мир науки неповторимым образом приковывает к себе внимание человека как исследователя. После того как человек оставил замкнутое в себе лишь-живое существование и сделался сознательным, мыслящим существом, он в своем существовании не уверен в том, чего ему следует ожидать, беспокоен из-за всего того, что удивляет его неожиданностью, пугается в незнании: но наука, насколько простирается ее область, дает ему убедительное, всеобщезначимое знание, как прочную опору; на это знание он может положиться. В существовании он оказывается отдан на произвол нескончаемого; он тонет в бездонности, ни с чем он не в силах справиться: наука учит его господствовать над нескончаемым', он может охватить его взглядом и антиципировать для всякого возможного случая. В существовании все распадается на множества (zerfällt in Vielerlei): наука показывает ему единство знаемого (die Einheit des Wißbaren); он постигает систематическое целое, в котором все взаимосвязано со всем.

Ни убедительное, ни господство над нескончаемым, ни единство - не составляют такого приобретения, которое бы можно было уловить в знании непосредственно. Историчное развитие нашего человеческого познавания - это путь к познанию, обретаемый путем самокритики и счастливых озарений и то и дело вновь подвергающийся опасностям; с трудом взбираясь на ступени этого пути, мы, однако, не видим перед собою его цели. Отделение науки, как всеобщезначимого знания сознания вообще, от существования в его субъективности и множественности, - это не отделение какого-то уже окончательно покоренного царства, но только отделение пути подлинного ориентирования в мире.

После этого отделения возникли две границы: граница вследствие того, от чего мы отделили; и граница, неожиданно обнаруживающая себя для самого пути.

Первая граница была найдена потому, что, овладевая чистым объектом, мы всегда отвлекались от чего-то, что приходилось выделять как нечто иное, чтобы достичь всеобщезначимой истины. Иное мы называли субъективным, перспективным искажением, произвольной оценкой, простой точкой зрения, чтобы, преодолевая его, достичь того объективно сущего, к которому лишь привходит познающий индивидуальный субъект. Это выделенное иное само становится затем объектом в качестве предмета психологического и исторического изучения; ибо субъективность, как иллюзия, все-таки существовала; в качестве психического переживания, вера и субъективно переживаемая абсолютность есть все-таки в своих проявлениях некоторый эмпирический предмет в мире, который хотя и имеет свойство меняться и раскрываться в истории, но который не перестает оттого быть прошлой действительностью в некотором времени, и относится к содержанию истории мифологии, религий и философии. Но в качестве предмета эмпирического исследования это отделенное не остается тем, чем оно было. Сделавшись объектом, оно лишается своей души. Даже в самом превосходном понимающем представлении (verstehende Vergegenwärtigung) оно остается, сравнительно с изначальной верой и признанием за истину, чем-то видимым только извне. Я, как возможная экзистенция, сознаю поэтому, что я в своем исследующем бытии, как сознание вообще, отделил для себя то, что, как оно само, никогда не может стать снова доступным мне для этого сознания, и что, следовательно, мир в сознании вообще - это не всё. На этой границе, - у которой для науки то, что она отделила от себя, уже не может быть, как оно само, содержанием знания, не может уже даже и чувствоваться нами, - мы можем отзываться, когда философия обращается к нам в просветлении экзистенции и метафизике (Von dieser Grenze, an der für die Wissenschaft das von ihr Ausgeschiedene nicht mehr als es selbst gewußt, nicht einmal mehr gefühlt werden kann, lassen wir uns in Existenzerhellung und Metaphysik ansprechen).