Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

У нас есть возможность для существования в абсолютной правдивости под угрозой - или даже при достоверности - надвигающейся гибели, как всегда же есть и возможно святое существование, которое, если не идет на компромиссы, всякий раз может только погибнуть. С существованием, которое сохраняет себя, сопряжено неотменимое сознание вины. Единственно лишь в этом одном заключается основание робости, мешающей нам высказывать столь дешевые правила, как «не лги», в качестве абсолютных требований. Именно тот, кто не задумываясь произносит их, кто, может быть, с назойливым расчетом на сенсацию поступает согласно этим правилам, тот обыкновенно и бывает самым закоренелым лжецом, и это тем более бросается в глаза, если поза выставляемой напоказ правдивости и излишней резкости манер говорит, казалось бы, обратное.

Абсолютная правдивость экзистенции как раз с объективной стороны, т.е. одними только внешними действиями, и не может быть охарактеризована. Тот, кто не желает ни в чем лгать объективно, пособляет себе нескончаемыми софизмами и оправданиями, заявлениями и ссылками на забывчивость, и умолчанием, которое он подобно туману раскидывает над всем своим существованием. Кто же поистине не хочет лгать ни в чем, не допускает подобной дымки. Он с радикальной непреклонностью углубляется в свое существование, с сознанием, что первая и последняя задача его - никогда не лгать самому себе, никогда не лгать своему другу. Здесь - корень и основа всякой правдивости, ее соблюдение требуется абсолютно. Но это требование правдивости, именно по его же собственной мерке, ослабевает там, где не совершается коммуникация: в отношении вполне враждебного мне существования я применяю хитрость, в отношении просто знакомых, поверхностно мной встречаемых людей - молчание, в отношении многих - обычную в обиходе полуправду на началах взаимности. Правдивость требует признать, как факт, что люди повсюду лгут. Правдивость требует считать возможным, что ложь может быть истинным действием в известных ситуациях, не становясь оттого, однако, правдой как объективно значимым законом.

Но это будут только временные подспорья, если мы станем различать: принадлежащие к моему кругу люди (zu mir Geh"orige) -и масса с ее слабостью, инстинктивностью, неверностью. Различие внутренней и внешней морали есть эмпирически-социологическая фактичность; оно становится вспомогательным доводом там, где гибель некоторой экзистенциально внутренне связанной группы нежелательна, и где поэтому правдивость любой ценой представляется неистинной, как безмирная негативность. Всегда остается в силе требование, выражающееся в том, что каждое человеческое существование, как разумное существо и возможная экзистенция может измениться, может вступить в другое отношение со мной, может даже стать другом. Человек предстоит человеку с неотменимым притязанием на взаимность. Даже если кто-то, любезно встречая меня, говорит мне лестное, но в то же самое время отрицает меня перед другими и всегда между делом работает против меня, если он, задавая на первый взгляд случайные вопросы, вытягивает из меня то, что он хочет знать, меня же оставляет в полной неясности о своих действиях и желаниях, все же я никогда не могу окончательно подвести черту, сказав себе: дело обстоит вот так-то. Но там, где есть человек, все остается возможно, лишь в ситуации может стать необходимым конкретный образ действий, становящийся нашей виной и все же являющийся истиной для временного существования в мире.

3. Этические положения и правовые положения.

- Законы долженствования, которые, подобно положению «не лги», значимы всеобщим образом как объективные, высказываемые законы, в своей объективной изоляции не являются уже чисто этическими законами; они как таковые получают характер правовых положений. Как правовые положения они словно бы механичны и мертвы, они говорят всегда одно и то же и, если им следуют, означают предсказуемость деятельности. Они кажутся значимыми абсолютно. Этим положениям в их значимости недостает только принудительной власти, присущей правовым положениям, если они составляют фактическое право. Этические положения поэтому отнюдь не однозначны: под эти положения мы не можем с простой прямолинейностью рационально подводить случаи. Они нуждаются в толковании, не только при помощи объективных соображений как правовые положения, но откликом преобразующей, из своей свободы, субъективности. Итак, не будучи ни действительны, ни недействительны, а скорее непредсказуемы, они, тем не менее, достоверны в своем содержании, которое нужно еще пробудить обращением (Sie bed"urfen der Deutung, nicht nur wie die Rechts"atze durch objektive Erw"agungen, sondern durch den Widerhall der aus Freiheit verwandelnden Subjektivit"at. So weder g"ultig noch ung"ultig, vielmehr unberechenbar, sind sie in ihrem durch Ansprechen zu erweckendem Gehalt dennoch gewiss).