Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Возникает, однако, вопрос: можно ли вменять другому самобытие, если он к нему не способен; не является ли в таком случае истиной именно навязанная вера, потому что люди, не имеющие самости, могут жить только в этой вере? Спрашивается, далее, не означает ли требование самобытия самой бесчеловечной насильственности, закрадывающейся в душу без внешнего насилия; не есть ли вообще самобытие и призыв к экзистенции некая фантастическая иллюзия?

Однако подобное вопрошание движется на уровне психологического рассмотрения действительности существования, на котором самобытие и свобода заведомо не встречаются. Этот позитивизм неубедителен; ибо надлежит, вопреки ему, до тех пор настаивать на необходимости самобытия, пока другой еще желает оставаться в принимаемой им всерьез коммуникации. Что такое человек, который уже не желает быть самостью, - этот вопрос лежит на том уровне, где заканчивается всякая философия, но также и религия, и остается только как чисто позитивистский, политико-социологический вопрос: как возможно добиться порядка в обществе и не целесообразно ли будет, может быть, воспользоваться для этого некоторым суеверием?

Вместо того чтобы принадлежать к единой вере всех, в объективной оформленности которой сказывается воля к власти некоторого единого, человек в решающие мгновения отбрасывается из всех объективных форм всецело к самому себе. Поэтому борьба -уже не за существование, но за открытость, - сохраняется даже и в солидарности коммуникативной веры. В любви я как самость соединяюсь с другим как самостью. Но, при всем тождестве в силу соотнесенности с подлинным бытием, остается в то же время неустранимая разделенность: каждый живет на собственную ответственность, без зависимости от другого, но в удостоверении и в отголоске другого. Возможность ситуации веры против веры еще остается даже и в самой тесной связанности (In der Liebe verbinde ich als ich selbst mich mit dem Anderen als ihm selbst. Aber in aller Identit"at durch die Bezogenheit zum eigentlichen Sein bleibt zugleich die dauernde Getrenntheit: jeder lebt auf eigene Verantwortung, ohne Abh"angigkeit, aber in der Vergewisserung und im Widerhall des Anderen. Die M"oglichkeit von Glaube gegen Glaube bleibt noch in der engsten Verbundenheit).

3. Борьба веры против веры.

 - Если бы действительна была только борьба бытия с небытием, истины с неистиной, добра со злом, то через все существование проходило бы одно всеобъемлющее движение. Но из множественности экзистенции происходило как иной пафос то, что экзистенция борется не с безэкзистенциальностью, но с другой экзистенцией. Лишенное экзистенции есть лишь противное и ничтожное, чужая же экзистенция имеет свою собственную глубину; борьба экзистенции с другой экзистенцией, как борьба между верой и верой, не подпадает ни под одну из альтернатив истины и лжи, добра и зла, веры и безверия (Glaubenslosigkeit). У этой борьбы в самом истоке иной характер -непостижимой в своем последнем смысле борьбы против признаваемого в душе равноценным себе, другого нашей возможной коммуникации. Хотя ситуация в существовании делает необходимым известное решение спора, борющиеся знают здесь, что в трансценденции они оба составляют единое целое.

В этой борьбе ненависть самобытия к чужому самобытию как к так-бытию другого сочетается с любовью к бытию, которое есть все же самобытие. Конечной целью остается в ней, - хотя она не обязательно должна быть осознана рационально, и хотя ее невозможно желать целенаправленно, - пройдя через этот разрыв коммуникации, найти все-таки подлинную коммуникацию. Борьба существует здесь как некоторая артикуляция в процессе становящегося самораскрытия и потому означает восхождение, отсутствующее в простой борьбе за существование, которой известна лишь действительность воли к жизни. В борьбе есть солидарность, которая может вдруг пробиться на поверхность и положить конец этой борьбе.