Философия: Кому она нужна?

Уродливая рука альтруизма влезает в решение в сметающем понятие свободной воли параграфе. «Мы только что заметили, например, что ни Первая поправка, ни “свободная воля” не спасают государство от ограничивающих законов, которые регулируют то, что могут писать или публиковать продавцы ценных бумаг о своих товарах… Такие законы должны защищать слабых, неосведомленных, ничего не подозревающих и доверчивых от применения их собственной воли». Вот для какой цели мы, сильные, осведомленные, подозревающие и недоверчивые, должны быть защищены от своей воли и лишены права ею пользоваться. Таково отношение альтруизма к правам и свободе.

Вот еще одно последствие: «Некоторые говорят государству, что ждут капиталистического подхода в решении для рынка непристойно-порнографической продукции. Парадоксально, что говорят это те, у кого в иных случаях не было бы и слова в защиту капитализма, особенно в решении городских, торговых и экологических проблем».

В решении есть и другие последствия, и их гораздо больше, чем я могу процитировать. Но и этих достаточно, чтобы вы увидели природу, стиль и дух этого документа.

В своем несогласии судья Бреннан, к которому присоединились судьи Стюарт и Маршалл, предлагает хорошие аргументы в поддержку вывода, что цензура в отношении взрослых людей противоречит Конституции. Однако судья Бреннан мечется, колеблется в своих попытках сделать следующий шаг и в конце концов идет на компромисс, чтобы установить «крепкое равновесие между гарантией свободы самовыражения и законными интересами государства».

Мистер Бреннан допускает, что указанный непристойный материал не защищается Первой поправкой, но выражает обеспокоенность неспособностью суда провести четкую линию между высказываниями, на которые распространяется охрана права на свободу слова, и заявлениями, не подлежащими такой охране. Он приводит примеры хаотичных, противоречивых решений Верховного суда в делах о «непристойности», но сходит с пути, говоря: «Независимо от того, существуют ли категория “непристойность” и заявления, не подлежащие охране права на свободу слова, я заключаю, что у этого класса высказываний нет достаточно ясного определения, чтобы на такой зыбкой основе отразить нападение. Соответственно, эта оценка зиждется на “доктрине неопределенности”».

Судья Бреннан четко говорит об опасности неясных законов и цитирует председателя Верховного суда Уоррена, подчеркивавшего, что «конституционное требование определенности нарушается уголовным законодательством, неспособным донести до человека среднего ума факт, что его поступок этим актом запрещен». Но Бреннан не упоминает антимонопольные законы, которые как раз на это не способны. Он утверждает: «Складывающаяся в этом случае неясность полностью недопустима не только потому, что она делает продажу книг опасной профессией, но и потому, что она допускает случайность и неустойчивость в законах». Он сожалеет о том, что суждения о непристойности сейчас принимаются отдельно для каждого случая. Он видит, что Верховный суд пытается «отразить законодательные попытки “передать местным судам, а в конечном счете Верховному суду, сложнейшую задачу выносить решения для каждого случая как в сфере уголовного, так и конституционного права”». Но он не упоминает сущий ад антимонопольных законов, зловещий монумент такому принципу принятия решений.

И все же в решении судьи Бреннана обнаруживается больше уважения к принципам и больше понимания того, что они за собой влекут, чем в решении большинства. Он говорит, что на основе решения большинства «трудно увидеть, как можно предвосхитить введенную на государственном уровне регламентацию нашего мышления. Если США, в целях сохранения или создания определенного морального фона, может предписывать, что гражданин не может читать или смотреть, тогда очевидно, что в тех же целях государство может заявить, что его граждане должны читать определенные книги и смотреть определенные фильмы».

Лучшее возражение снова сделано судьей Дугласом, который заканчивает свое решение словами: «Но наше общество, в отличие от большинства в мире, предполагает, что свобода и независимость образуют систему взглядов, которая превращает человека, а не государство, в хранителя своих вкусов, убеждений и идей. Такова философия Первой поправки; и именно это кредо отделяет нас от большинства других наций на земле».

Я согласна со всем, кроме того, что это не «кредо», а доказуемая, рациональная система убеждений.