Философия: Кому она нужна?

В жизни нации закон играет ту же роль, что и мыслительный процесс в принятии решений в жизни человека. Индивид принимает решения, применяя свои исходные предпосылки к конкретному выбору, предпосылки, которые он может изменить, но редко это делает. Такие предпосылки в национальных законах устанавливаются доминирующей политической философией и вводятся в использование судами, чья задача – определить, как широкий принцип применяется к конкретному случаю; в этой задаче эквивалентом исходных предпосылок является прецедент, который может быть поставлен под сомнение, но это редко происходит.

Как плохо сформулированный закон может далеко зайти в роли прецедента, ужасающе демонстрирует решение большинства судей Верховного суда по другому делу из пятерки, «США против Орито». Участник дела – человек, обвиненный за транспортировку непристойных материалов через известного торгового перевозчика между штатами.

Дополнение, наделяющее конгресс властью регулировать торговлю между штатами, – одна из крупнейших ошибок в Конституции. Это дополнение больше, чем какое-либо другое, было трещиной в основании документа, клином этатизма, который позволял постепенно вводить государственный режим всеобщего благосостояния. Но я предполагаю, что авторы Конституции не могли себе представить, во что это выльется. Если при внесении дополнения в Конституцию одной из целей было способствовать торговле и предотвратить установление торговых барьеров между штатами, то на практике эта поправка привела к совершенно противоположному. Сейчас вас ожидают пятьдесят разных границ в пределах одной страны и множество таможенников, выискивающих в вашем багаже книги и журналы, разрешенные в одном штате и запрещенные в другом.

Верховный судья Бергер в своем решении, цитируя раннее решение, заявляет: «Мотив и цель регулирования торговли между штатами являются вопросами законотворчества, на который Конституция не накладывает никаких ограничений и над которым у судов нет контроля». Такое толкование означает, что законодательный процесс обладает абсолютной властью за рамками ограничений любого принципа, вне досягаемости какого-либо равновесия. Это возмутительный пример опускания контекста: Конституция в целом есть основной ограничитель государственной власти как в законотворчестве, так и в других сферах.

«Достаточно еще раз подтвердить, – говорит мистер Бергер, – хорошо устоявшийся принцип, что конгресс может навязывать соответствующие условия и требования тем, кто пользуется торговыми каналами между штатами, для недопущения того, чтобы эти каналы стали путями распространения зла, будь оно физической, моральной или экономической природы». И как если бы утверждению не хватило ясности, приводится сноска: «Конгресс, несомненно, может регулировать торговлю между штатами вплоть до запрета и наказания за ее использование как посредника для пропаганды аморальности, бесчестия или распространения любого вреда людям в других штатах». Аморальность, зло и вред – по какому стандарту?

Единственные права, которые оставляют за вами эти решения судов, – читать и смотреть то, что вы хотите, в своей комнате, но не за ее пределами, а также право думать, о чем вы пожелаете, только в чертогах своего разума. Но это право, которое не может запретить даже тоталитарная диктатура (вы вольны думать в Советской России, но не вольны действовать исходя из своих мыслей). И снова судья Дуглас – единственный голос отчаянного протеста: «Все наше конституционное наследие восстает при мысли о том, чтобы отдать государству власть контролировать наш разум».

Различие между консервативными и либеральными точками зрения во мнениях Верховного суда проявляется гораздо сильнее, чем в менее значительных публикациях или в сугубо политических дебатах. По своей задумке, Верховный суд должен стать и становится голосом философии.

Необходимость взаимодействовать с принципами делает членов Верховного суда архетипами идей двух политических лагерей, представителями которых они и являются. Они не выбирались как архетипы: в неопределенном, бесструктурном, противоречивом хаосе политических взглядов, расплывчато названных «консервативными» и «либеральными», невозможно выбрать сущностную характеристику или типичного представителя. И все же при чтении решений Верховного суда исходные предпосылки раскрываются с необычайно ясной точностью и, с учетом небольших различий и расхождений их последователей, воспринимаются как философские основания одного из политических лагерей. Практически это то же самое, как если бы мы воспринимали не философию антагонистов, а их ощущение жизни.