Философия настоящего

Поразителен тот факт, что эти две фазы того, что я назвал редукцией обусловливания протекания, — условия измерения того, что движется с точки зрения того, что находится в покое, и импликации принятия энергии как «что это» физического объекта (я говорю о преобразованиях Лармора и Лоренца как об условиях инвариантности уравнений Максвелла) — должны были почти одновременно прийти к одному и тому же выводу. Следствием этого было устранение из оснований научного мышления независимых пространства и времени, в которых мог быть выстроен физический мир, и материи, которая могла бы мыслиться в логической независимости от систем вещей, выстраиваемых из нее. Эта основа историчности исчезла с приходом теории относительности и электромагнитной теории материи. У Ньютона пространство было одеянием Божьим, а твердые атомы — существовавшими заранее строительными камнями, из которых строился мир. Влияние таких концепций, как абсолютное пространство и массовые частицы, вело к поиску реальности в каузальных рядах, восходящих к конечным сущностям, которые были точно измеряемыми условиями наличной реальности. В том, чтобы такое подразумеваемое абсолютное начало предполагалось в окончательной мысли, не было вовсе никакой необходимости, но эти понятия несли с собой настрой ума, находивший реальность в условиях, которые, простираясь во времени, конституируют абсолютное прошлое. Исчезновение абсолютного пространства и сведение массы к более общей концепции энергии выводят на передний план настоящие (present) научные открытия как критерий и место реальности. Встраивается ли гипотеза предшествующих каузальных условий в данные наблюдений и лабораторные данные? Пока она выполняет эту функцию, ее созвучие с упорядоченной картиной механического процесса не имеет значения. Приветствуется любая гипотеза — скажем, волновая теория материи. Ее проверка заключена в ее функционировании. Настрой научного разума на свою реальность уводит от прошлого к настоящему, и это несет с собой проверку в соотнесении с актуальными открытиями.

Вместе с тем мы не можем воздержаться от выстраивания историй; и они становятся поистине более чарующими. Сравним, например, волнующие истории небесных тел Эддингтона и Джинса с монотонностью Ньютоновой механической структуры или гипотез Канта и Лапласа. Но они не несут в себе никакой окончательности. Мы ожидаем того, что они будут меняться с новыми проблемами и новыми открытиями, и будем очень разочарованы, если они меняться не будут. Не ждем мы и того, что они будут становиться внутренне более согласованными, как в случае расшифровки непонятного манускрипта. В научной процедуре нет более ничего, что конфликтовало бы с новыми прошлыми, возникающими вместе с эмерджентными событиями.

III. Социальная природа настоящего