Философия обмана

Однако большинство участников дискуссий о самообмане не соблюдают логико-эпистемологического целомудрия и так или иначе выходят в сферу психологических, этических и других описаний и оценок. Например, Кент Бах называет самообман «шизоидным актом непосредственного и осознаваемого создания у себя веры в то, во что я не верю», или, наоборот, «неверия в то, во что я верю»¹⁰¹. В качестве способа самообмана он ставит на первый план рационализацию, подчеркивая высокую интеллектуальную активность субъекта в процессе описания мотивов собственного поведения. В ходе такого самоописа-ния субъект не отвергает факты, противоречащие его интересам, но конструирует гипотезы, которые совместимы с его желаниями¹⁰². И нужно добавить: совместимы с некоторым набором этических и иных норм, соблюдение которых входит в число существенных условий поддерживания субъектом своей личностной и социальной значимости.

Некоторые авторы справедливо отмечают недостаточность чисто сциентистских подходов к проблеме самообмана, подчеркивают преимущества художественной литературы. Это характерно, например, для Э. Палмера. Он ссылается на «Дневники» Андре Жида, в которых блестяще отображен феномен самообмана, показывает неадекватность описания этого феномена в терминах честности и нечестности. Он приходит к выводу, что источник самообмана надо полагать не в противоречиях суждений и оценок, а в особом противоречивом состоянии души, которое наиболее конкретно и полнокровно выражается средствами искусства¹⁰³.

Действительно, психическая реальность противоречива практически в любом своем измерении. Человеческое Я многомерно, не поддается линейному упорядочиванию образующих его смыслов и интенций. Это наиболее подходящий предмет для языка поэзии:

Душа моя со мной играет в прятки Илэ/сет, рисуя все не так, как есть;

Я с радостью приемлю фальшь и лесть,

Хоть изучил давно ее повадки,

И сторонюсь, храня обман мой сладкий,

Того, кто мне несет дурную весть;

Я знаю сам - невзгод моих не счесть,

Но лучше думать, будто все в порядке .

В этом отрывке из сонета выдающегося испанского поэта Хуана Боскана ярко выражено одно из типичных проявлений самообмана, располагающихся в чрезвычайно широком диапазоне - от совершенно вытесненных и целиком нерефлексируемых до осознаваемых в той или иной степени, представляющих не столько состоявшийся акт самообмана, сколько склонность к нему, стремление уйти от горькой правды, от жестокой реальности, отнимающей последние надежды. Весь этот диапазон, по крайней мере, в своих основных звеньях, представлен в душевной жизни каждого человека.

Приведем высказывание Ларошфуко, тонко подмечавшего многие нюансы самообмана, стыдливо скрываемого человеком, но тем не менее неизбежного в обыденной жизни. «Люди безутешны, когда их обманывают враги или предают друзья, но они нередко испытывают удовольствие, когда обманывают или предают себя сами»¹⁰⁴¹⁰⁵. «Так же легко обмануть себя и не заметить этого, как трудно обмануть другого и не быть изобличенным»¹⁰⁶. «Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем ее от себя»¹⁰⁷.

Разоблачительный пафос Ларошфуко оставляет, впрочем, ощущение некоторой поверхностности. Да, действительно, человек не столь привержен к правде и истине, как это им прокламируется, особенно в оценках самого себя. Но почему для него столь важна хотя бы видимость такой приверженности? Почему, втайне изменяя правде, публично он изображает верность ей? Почему для него столь важна видимость такой приверженности, соблюдение декорума честности? Эта потребность образует более глубокий уровень самообмана, заложенного в социальной природе человека.

Вот еще один афоризм Ларошфуко: «Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин»¹⁰⁸. А отсюда почва, питающая лживость в отношении с самим собой: «Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой»¹⁰⁹. Но ведь зачастую притворство представляет искусную имитацию безупречных в нравственном отношении помыслов и намерений, приверженности к высшим ценностям, маскировку низменного и примитивного. Трудно не видеть, что приверженность к правде и высшим ценностям, даже в своем эфемерном, демонстративном виде, составляет важнейшее условие всякой социальной коммуникации.