Философия одиночества

Психоанализ становится психосинтезом. Он перестает быть разложением на части человеческого Я, которые вращаются в странном космосе вокруг Травмы. Психоанализ теряет свой фаталистический характер. Теперь речь может идти не только о детской Травме, приводящей к одиночеству-ненормальности, но и о Травме любого возраста. Излечение от Травмы становится не просто возвращением заблудшего ягненка в стадо нормальных людей, умеющих более искусно скрывать свои травмы. Психоаналитик и пациент создают совместный миф, который возвышает Травму до Уникальности.

Проанализированный человек складывается в новую целостность, и именно направленность на это очищает садомазохическую сексуальность психоаналитического акта.

Глава 3 Сексуальное и эротическое одиночество: трагизм позиции Вейнингера

1

Вернемся к намеченной выше противоположности сексуального одиночества мужчины и женщины. Кто когда-либо ухаживал за женщинами, может сказать, что женщина в целом легче мужчины переносит сексуальное одиночество; ей проще дается воздержание. Обладая внесексуальной полнотой общения с мужчиной, она может забывать о сексе.

Эротическое и сексуальное одиночество воспринимаются женщиной как абсолютно разные вещи. Для большинства мужчин, напротив, эротическое и сексуальное одиночество — одно и то же. Для них принципиально важно обладать любимой женщиной как сексуальным партнером. Лишенный этого обладания мужчина чувствует себя одиноким.

Отношение женщины к сексуальному одиночеству является одной из причин, которая позволяет говорить, что женское и женственность есть метафизическое начало.

2

Уже одно это позволяет полемизировать с позицией Отто Вейнингера, который отождествляет женское и материю.

«Мужчина только тогда окажется в состоянии уважать женщину, когда она сама оставит свое желание служить объектом и материей для мужчины, когда она начнет стремиться к истинной эмансипации женщины, а не к эмансипации проститутки», — пишет он и добавляет: «Еще до сих пор не было откровенно сказано, где следует искать корень рабской покорности женщины: в державной, боготворяемой власти над ней фаллоса мужчины»[8].

В этих словах есть безусловная доля истины. Далее, Вейнингер говорит о вине женщины перед человечеством и идеей человечества. Рабски подчиняясь сексу, женщина толкает человечество в пучину все новых и новых рождений. Позиция Вейнингера здесь приближает его к ереси катаров, считающих материальный мир миром дьявола и мечтающих вернуть человечество небу через отказ от рождения. Вейнингер презрительно спрашивает людей, мотивирующих свою сексуальность заботой о продолжении рода: «Совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он обязан предотвратить гибель человечества?..»[9].

Точто так же, как и катары, Вейнингер отрицает какую-либо ценность телесного человечества. Его воинствующий идеализм, наполненный юношеской страстностью и отвергающий любой компромисс, обжигает нас:

«Это поразительное опасение, для которого самой страшной мыслью представляется возможность вымирания рода, является не только выражением крайнего неверия в индивидуальное бессмертие и вечное существование нравственной личности. Оно не только отчаянно иррелигиозно: им доказывается собственное малодушие и неспособность жить вне стада.

Кто так думает, для того земля представляется в виде толкотни и суетни людей на ее поверхности. Мысль о смерти пугает его меньше, чем мысль об одиночестве»[10].

Вейнингер убежден, что женщина есть глубинная причина земного несовершенства человеческого рода. Женская эмансипация должна стать, по его мнению, эмансипацией женщины от нее самой. Однако его вывод о будущем этой эмансипации пессимистичен:

«От такой эмансипации женщина счастливее не станет, блаженства она ей не может обещать, а до Бога все еще далека дорога. Ни одно существо, находящееся между свободой и несвободой, не знает счастья. Но тогда окажется ли женщина способной сбросить с себя цепи рабства для того, чтобы стать несчастной?

Речь не может идти о том, чтобы сделать женщину святой; вопрос скорее заключается в следующем: может ли женщина честно подняться к проблеме своего существования, к понятию вины? Проникнется ли она, по крайней мере, желанием свободы?»[11]

Итак, судьба женщины трагична; выходя за пределы обыденности, она становится одинокой по отношению ко всему миру, а главное — по отношению к своей собственной сущности. Однако Вейнингер сам впадает в трагическое противоречие: отказывая женскому быть бессмертным и нематериальным началом, он вместе с тем заявляет о том, что высшее существо, как он говорит, Самосущее, не может быть ни мужчиной, ни женщиной.