Философия подвига

В подвиге Царь на самом деле — средство достижения бессмертия.

Ещё вот какая мысль. Другая девочка из той же среды — Лу Саломе, тоже дочь генерала, семья жила в здании Генерального штаба на Дворцовой, в 1882 году, через год после убийства Александра II, Луиза Саломе знакомится в Риме с профессором Ницше.

Демон

Вот кусок из справки, составленной для III Отделения знакомым Нечаева:

Пуцыкович пишет, что у Нечаева «на столе лежало по нескольку раскрытых и заложенных книг», «много времени он жертвовал изучению разных ремёсел: портняжного, сапожного, переплётного и столярного…»

А вот о его характере:

«Как товарищ он был, с одной стороны, хороший товарищ: честный, правдивый, охотно делящийся всем материальным с другими, но, с другой стороны, был несносный, много спрашивающий и ничего о себе не говорящий, всё толкующий в другую сторону, чересчур жестокий в обращении с другими, пренебрегающий приличиями, способный иногда на цинические выходки. Но что всего более было в нем отталкивающего, это его крайний деспотизм относительно образа мыслей. Он мог мириться с тем, что его знакомые имеют понятия, убеждения не такие, как он смотрит на вещи, и действуют не так, как он смотрит и действует. Но он не пренебрегал этими людьми, нет, он, напротив, с непонятною настойчивостью преследовал их, навязывая им своё. Нередко при этом приходилось страдать его личности, но он, кажется, обращал мало на это внимания. И вообще личностью своею он, повидимому, нисколько не дорожил, с нуждою очень легко мирился, никогда не заявлял неудовольствия на своё положение и часто даже говорил: “Мы и так заедаем чужой хлеб”. А когда ему возражали против этого, он обыкновенно ставил вопрос такой: “без нашего ученья те, которых не учим, будут жить так же, как и теперь живут, а мы без них как станем жить?” А в спорах — он засыпал противника фактами, впрочем, часто и неправдоподобными. Да и вообще спорить с ним было трудно: он был хороший диалектик. Эта-то черта и помогала ему много говорить, но ни в чём не высказываться, ставить положения, но не делать выводов, водить других вокруг пропасти, но не показывая её им. Такому своему искусству он и обязан был тем, что от него не все сторонились. Скрытность его простиралась до того, что едва ли кто из самых близких его знакомых мог сказать, откуда он родом, где учился, где был прежде и как попал на то место, которое занимал. Но наоборот: вся жизнь, вся родословная его знакомых были ему известны, — этим, отчасти, он тоже держал около себя».

А вот Нечаев пишет в одном из его писем:

«Время фразы кончилось — наступает время дела; нечего ждать почина авторитетных умников; на них надежда плоха. Скоро — кризис в России, гораздо сильнее того, что был при объявлении воли обманутому царём народу; или опять наши умники, красноречиво глаголющие и пишущие, остановятся на словах и не бросятся возглавить народные толпы; или опять мужицкая кровь польётся даром и безобразные, неорганизованные, многочисленные массы будут усмирены картечью?»

А вот уже из «Катехизиса революционера»:

§ 25. «…сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака-мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России».

§ 14. «С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все высшия и средние сословия, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в третье отделение и даже в Зимний дворец».

§ 15. «Всё это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осуждённых на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осуждённых по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так, чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих».

§ 16. «… должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.

Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и… полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела…»

§ 1. «Революционер — человек обречённый. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Всё в нём поглощено единственным, исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией».