Философия повседневных вещей, 2011

Между тем до сих пор подобная позиция является скорее исключением из общих правил. Понятно, что в повседневном мире со словом «насилие» связываются негативные коннотации, а сама эта проблема рассматривается преимущественно в сфере сексуальных отношений. Даже в словаре Даля выражение «насиливать» определяется в первую очередь в дурном значении насилия над женщиной. Но и в научном формате эта тема сводится часто к тривиальной оппозиции мужского и женского как инициатора и жертвы, актива и пассива. Характерно, что домашнее насилие, как явствует из различных социологических псевдоисследований, целиком мыслится как однонаправленное действие мужской жестокости (стратифицируемой как экономическое, психологическое, физи-

88

ческое и иное насилие над женщиной). Хотя на практике всем известен не только распространенный тип мужа-самодура, но и столь же популярный вид тиранической жены вместе с затюканным мужем-подкаблучником. Еще две с половиной тысячи лет назад, в эпоху, как думается феминисткам, беспросветного патриархата, древнегреческий философ Сократ подвергался типичному домашнему насилию со стороны своей легендарно вздорной жены Ксантиппы.

Конечно, иногда научно оформленная проблема насилия отрывается от этой гендерной мифологии и анализируется в контексте различных политических, культурных, психологических явлений. Но и здесь общим местом становится четкая расстановка отрицательных и положительных акцентов в моделях «насилие - ненасилие» или «нетерпимость - толерантность», «насильник - жертва». Часто содержание научного понятия «насилие» представляет собой лишь облагороженный стереотип, главными признаками которого являются подмена анализа морализацией (в лучшем случае рефлексия заменяется естественно-научными наблюдениями и «практическими исследованиями»), однозначная негативность в восприятии насилия, сведение насилия либо к биологическому фактору, либо, напротив, к приобретенной на каком-то этапе болезни цивилизации. В подобном ключе рассматривали проблему насилия такие разные авторы, как Зигмунд Фрейд, Конрад Лоренц, Рене Жирар, Эрих Фромм, Вильгельм Райх и др.

Так, один из пионеров исследования проблемы насилия Конрад Лоренц начинает свою знаменитую книгу «Агрессия (так называемое “зло”)» с заявления о генетической предрасположенности человека к насилию:

Агрессия, проявления которой часто отождествляются с проявлениями «инстинкта смерти», - это такой же инстинкт, как

89

и все остальные, и в естественных условиях так же, как и они,

служит сохранению жизни и вида³⁵.

Однако по ходу книги он приходит к необходимости локализовать или «заморозить» этот фундаментальный инстинкт³⁶, а в последней главе сбивается на чистый пафос и морализацию, обещая наставить человечество - ни больше ни меньше - на «правильный путь»³⁷.

Не буду говорить о других типичных упущениях и натяжках в научной литературе или в повседневном сознании. Предложу лишь очистить понятие «насилие» от некритических предустановок и конъюнктурных смыслов (таких как сведение насилия к психологическому «минусу», к некой недолжной форме общения). И после удаления шлейфа тривиальности и схоластики насилие предстанет базисным человеческим переживанием, реализуемым в речи, культуре, коммуникации, в желании властвовать или подчиняться, в творчестве, спорте, семье, наконец, в том же русле межполовых отношений, но только уже не напоминающем улицу с односторонним движением.

Самой фундаментальной (сошлюсь предварительно на исследования Жака Деррида³⁸) выглядит связь насилия с речью. Как строится повседневное насилие в наших пале-стинах? Это почти всегда издевательская речевая игра. Подходят, представьте себе, к интеллигенту несколько хулиганов и вежливо осведомляются: «Браток, закурить не найдется?»

Тем самым интеллигенту предлагают вступить в пробную коммуникацию, где форма, тон и содержание ответа определят всю дальнейшую реакцию испытующих. В невинном вопросе сразу несколько ловушек. Скажем, обращения «браток», «земеля», даже «чувак» - это знак хотя бы дела-ного уважения, и ошибка заключалась бы в непринятии такого практически дружественного обращения (глупо вообще ответное интеллигентское «вы»). Другая ловушка в том, что формальный по сути вопрос влечет за собой серию содержательных расшифровок и дополнений, в случае когда потенциальная жертва сама ненароком расширяет пространство диалога. Так, неправильно на предложенный сугубо справочный вопрос отвечать заявлением о собственной жизненной платформе или стратегии, которая мгновенно угадывается за простым заявлением: «Не курю». В наигранном «королевском гамбите» хулиганского дискурса на это следуют такие, куда более агрессивные ходы:

• «Ты что, спортсмен?»

• «Здоровье бережешь?»

• «Поди, и не пьешь?..»