Философия повседневных вещей, 2011

Отсюда - вторая модель описания данного феномена современной жизни: политика - это чистая симуляция, это производство симулякров третьего порядка (т. е. копий не вещей, а самих образов)⁴⁴, в терминологии Бодрийяра. Если симулякр вообще - это репродукция репродукции, копия без оригинала, символическая пустышка⁴⁵, то симулякр третьего порядка есть копия, снимающая сам вопрос о реальности. В современной социальной действительности симулякр заменяет реальные ценности, историю, интересы, потребности, но при этом осознается населением как первостепенная необходимость (например, сейчас уже невозможно объяснить, что сотовый телефон, автомобиль, Интернет таковыми не являются; что тысячи лет человечество не имело в этом ни малейшей потребности). Но именно в политике, где используется специальный обтекаемый лексикон (в котором подменяются понятия: война становится миротворческой операцией, насилие и убийство - замирением, зачисткой, гуманитарной интервенцией - и в котором блокируется понимание вообще), где партии или персоналии неотличимы друг от друга, где после уже состоявшихся выборов и «перемены политического курса» обнуляется вся историческая память, процесс симуляции достигает высшей точки. В уникальной ситуации, когда масса вообще не имеет механизмов реального управления государственной жизнью и давно не стремится к политической активности, эта симуляция уже не подменяет некую реальность, а является ею. Как пишет Жан Бодрийяр, именно «где реальная ставка равна нулю, там симулякр достигает максимума»⁴⁶.

В отличие от обычных продуктов и услуг, политический симулякр обладает повышенным иммунитетом против сезонных девальваций и инфляций. Ведь любое, изначально бессодержательное, политическое заявление принципиально не верифицируемо. Скепсис, научная верификация, логика, журналистская критика - все это бессильно против политической демагогии, в которой нет живых слов и мыслей. Но это составляет и проблему для восприятия политиков в качестве живых людей, ведь за широкой улыбкой должно еще что-то быть. А где взять политическую харизму, когда любая индивидуальность отсеивается в самом начале политической карьеры (в лучшем случае она пародийно сохраняется в формате политического клоуна, трикстера или, напротив, чудовища, пугала, монстра)? Харизма тоже создается фабрично в качестве продукта PR-технологии: имиджмейкеры продумывают виртуальные характеристики своего персонажа: например, он лично садится за штурвал самолета, берет на руки ребенка, отправляется на рыбалку, как нормальный человек, делает громкие заявления типа «будем мочить террористов и в сортире» и т. п. Зачастую средством оживления политического гомункулуса служит выдуманный конфликт (война, происшествие, подвиг). Ведь сегодня, как писал в «Симуляции и симулякрах» Бодрийяр, проблема состоит не в сокрытии скандала, а в отсутствии скандала⁴⁷.

Так закономерно возникает третья (конфликтологическая) модель: политическая жизнь сегодня строится на имитации скандала и с помощью эксплуатации фактора негативности. Если товарная реклама использует, как правило, «позитивные образы»: чистота, красота, молодость, влюбленность, ослепительная улыбка и т. п. (всякий негатив в рекламе - нездоровье, неулыбчивость, старение, грязь - обязательно побеждается в финале нарратива), то политическая реклама - это антиреклама⁴⁸. В досовременную эпоху, когда политические технологии

еще не превратились в безотказный и совершенно автономный механизм, любая песчинка компромата могла вызвать крушение всей системы. Собственно, последним таким скандалом с традиционной реакцией населения был, наверное, Уотергейт. Зато уже «Моникагейт» вызвал обратные ожидаемым последствия: вместо импичмента - укрепление имиджа президента Клинтона как живого, не без недостатков, человечного политика. Это именно то, что нужно симулякру, - признание его реальным, живым, наделенным хотя бы негативными, но индивидуальными характеристиками. Выяснилось вдруг, что президент Соединенных Штатов умеет играть не только на саксофоне и политической сцене, но и на человеческих слабостях (а помимо сексуального скандала важно и публичное раскаяние в прямом эфире - это та человеческая слабость, которую можно назвать трусостью). Побочным следствием этого инцидента стало укрепление самого института власти, поскольку ее высшее должностное лицо было поражено в правах, и необходимость для президента держать отчет перед прокурором и «американским народом» стала лучшей рекламой системы американской демократии в целом. В работе «Пароли» Жан Бодрийяр объясняет:

Указывая президенту на граничащую с преступлением юридическую некорректность избранной им тактики защиты, судья вносит свой вклад в создание образа «чистой» Америки. И в результате у Соединенных Штатов - готовых воспользоваться ростом их морального авторитета как страны подлинной демократии - появляется возможность дополнительной эксплуатации остальной части мира*.

* Бодрийяр Ж. Пароли. От фрагмента к фрагменту. Екатеринбург, 2006. С. 27.

112