Философия повседневных вещей, 2011

Еще более удивительные похождения первого президента России Бориса Ельцина (падение с моста, дирижирование оркестром, отправление малой нужды прямо у трапа самолета и прочие приключения в пьяном виде) также не только не привели к отставке, но и повысили рейтинг данного продукта в глазах российского обывателя, с удовольствием находящего в своем избраннике черты самого обычного мужика: недалекого, вспыльчивого, упертого алкоголика. На подобной отрицательной имиджевой стратегии строится и деятельность целых партий и властных элит. В эпоху традиционной политики их успех и само существование были увязаны с положительными репутацией, образом и результатами деятельности. Однако, ситуация в корне изменилась.

Теперь на фоне общего недоверия к печатному слову, массмедиа и официальной аксиологии девальвации подвергается любое позитивное утверждение: фраза «Политик N заботится об интересах народа или делает такие-то добрые дела» звучит совершенно издевательски. В сознании массы любое доброе действие политика N будет автоматически связано с корыстным расчетом, а значит, и осуществляться только для PR-кампании. Иначе выглядит ситуация, когда политика N уличают в подкупе, лоббировании, злоупотреблении служебным положением, браконьерстве и т. п. Почему-то в РФ это давно не приводит к отставке, тем паче - к уголовному наказанию. Напротив, данный политик получает какую-то парадоксальную «народную» санкцию на свою энергичную деятельность, а то и зарабатывает репутацию «борца с системой» (как тот же Ельцин). «Что ж, этот хотя бы наворовался, ему хватит, а придет другой - будет грабить по новой» - так примерно рассуждает обыватель в обычной сегодня плоскости негативных политических категорий. Ведь политика, как известно, дело грязное, хороший человек заниматься ею не

113

станет, хороший человек только пострадает от политики. Так что пускай ею занимается нехороший, но хотя бы известный и понятный человек, «наш сукин сын».

Такова стереотипная платформа рассуждений массового человека о политике, итогом которой становится бесконечный кредит действующей власти. Поэтому обыватель не ходит на выборы или голосует за знакомых «сукиных сынов» -кандидатов партии власти. Это именно то, что от обывателя требуется - он сам создает символический щит для власти, отделяя свои «чистые руки» и «чистую душу» от «грязных», подлых, беспринципных политических технологий. Топос нынешней власти - уже не храм, дворец, агора. Место, где осуществляется реальная власть, - это какая-то сплошная криминогенная зона, где перетаскиваются коробки с долларами⁴⁹, взрываются автомобили с конкурентами, тысячами подбрасываются фальшивые избирательные бланки, выкручиваются руки или просто покупается «свободная» пресса, разыгрываются маленькие победоносные (катастрофические) войны, за бутылку водки покупаются электоральные голоса и т. п. Окружается эта преступная зона кольцом анонимных паразитов, бюрократов, воришек, которые не относятся непосредственно к области политической деятельности (поскольку лишены индивидуальности и не участвуют в рискованной политической игре, это всего лишь безымянные фишки, передвигаемые с места на место более весомыми фигурами), которые своей местечковой жадностью, тупостью, серостью вырабатывают у населения стойкую антипатию к власти как к таковой.

Однако именно этой отрицательной энергией недоверия и даже презрения (не случайно, что наша история начинается с легенды о добровольной уступке власти пришлым князьям - «володейте и правьте нами», дескать, самим нам не по душе это стыдное дело) питается политическая структура. Она напоминает инородного монстра из типовых фильмов ужасов, вампира, мутанта, словом, пришельца из другого места, который подчиняет своей негативной власти целый город, страну, планету. Такой похититель тел (политические коннотации пионера фильмов на эту тему «Вторжение похитителей тел» (Invasion of the Body Snatchers, 1956) режиссера Дона Сигела очевидны, ибо картина была снята на закате маккартизма и вообще в эпоху битвы больших идеологий) и душ безошибочно опознается в этих картинах как правящая или конкурирующая политическая система. Для меня лично вообще нет более удачного образа политика, чем злобный, чавкающий, уродливый, алчущий жизни человеческой инопланетный мутант.

Забавно, что демонизируя политику, я тоже укрепляю тем самым ее властный ресурс. Такова проблема всех критиков идеологии, которые предлагают взамен действующей только лишь какую-то иную идеологию, но не могут переместиться волшебным образом в некое чистое рефлексивное место. Ведь самое это разделение социального космоса на «грязное» политическое и «чистое» остальное пространство есть главное условие политического мышления (его вариации - полярные отношения демократии и тоталитаризма, цивилизации и варварства, коммунизма и капитализма, рабов и господ...). Разделяй и властвуй, определяй и господствуй! Но между тем

115