Те доводы, на которые опираются защитники этого воззрения, не выдерживают критики. Из того, что нельзя положить точных границ государственной деятельности, вовсе не следует, что она должна простираться на всё. Там, где есть два начала, находящиеся во взаимодействии и изменяющиеся по месту и времени, граница всегда будет подвижная. Но это не значит, что одно начало должно быть всецело подчинено другому. Оба существуют и должны быть уважены, хотя бы их взаимная граница подвергалась колебаниям. Для определения этих взаимных отношений недостаточно и чисто практических соображений, вытекающих из местных и временных условий. Для того чтобы определить относительную пользу тех или других установлений, нужно иметь какое-нибудь мерило, а это мерило даётся только самим существом проявляющихся в них начал и вытекающими из них требованиями; местные и временные условия действуют только как видоизменения причины.
С этой точки зрения следует твердо стоять на том, что основное начало всей частной деятельности есть свобода. Государству принадлежит здесь только охранение общего для всех права. Поэтому вся промышленность и все духовные интересы, наука, искусство, религия, должны, в принципе, быть предоставлены свободной деятельности лиц. В этом отношении индивидуалистическая теория, несомненно, права. Но само развитие этих интересов ведёт к потребности совокупных учреждений, которые должны состоять в ведении государства. Таковы в промышленной области монетная система, пути сообщения, в сфере духовных интересов – учреждение народного просвещения. Некоторые из этих учреждений, по существу своему, имеют монопольный характер, а потому свобода тут вовсе не допустима; в других, напротив, рядом с общественными учреждениями, удовлетворяющими общей потребности, могут быть допущены и частные. Первые даже совершенно излишни там, где общественная потребность вполне удовлетворяется последними. Только за их недостатком государство должно брать дело в свои руки. Очевидно, что тут вопрос ставится на практическую почву. Вмешательство государства может быть больше или меньше, смотря по большему или меньшему развитию самодеятельности граждан. Но эти видоизменения не уничтожают коренного начала, в силу которого государство берёт на себя только те учреждения, которые имеют всеобщий характер. Это должно оставаться руководящим правилом государственной деятельности, хотя бы на практике приходилось уклоняться в ту или другую сторону, смотря по местным и временным обстоятельствам.
Какая же, однако, есть гарантия, что государство не преступит законных пределов своей деятельности и не станет вторгаться в область частных отношений? Как верховный союз, оно не подлежит принуждению, а напротив, может принуждать всех, кто входит в круг его действия. Очевидно, гарантия может заключаться только в самом устройстве государственного союза.
Мы видели, что существенные элементы всякого союза суть власть, закон, свобода и цель. Государственная цель, в силу сказанного, определяется как совокупность всех человеческих целей, насколько они касаются союза как единого целого. Для осуществления этой цели устанавливается система властей или учреждений, каждое из которых имеет свой определённый круг действия и которым подчиняются члены союза. Эти отношения власти и подчинения устраиваются законом, который определяет ведомство и пределы власти каждого облечённого ею лица, а равно и обязанности граждан. Закон есть связующее начало государственного союза. Отсюда высокое его значение, не только юридическое, но и нравственное. Им устанавливается, с одной стороны, правомерное господство общего интереса над частными, что составляет вместе и требование нравственности, а с другой стороны, им же ограждается свобода лица, что составляет столь же непреложное требование как права, так и нравственного закона. В законе, таким образом, выражается нравственная сторона государственного союза. Государство настолько носит в себе сознание нравственных начал, насколько оно управляется законом, и настолько уклоняется от нравственных требований, насколько в нём предоставляется простора произволу.