Философия права

Однако эта эмпирическая сторона составляет лишь один из элементов человеческой души. В ней есть и другая, высшая, метафизическая сторона, которая не только даёт закон первой и полагает ей границы, но заключает в себе и способность отрешаться от всяких внешних благ и частных стремлений. Такое отрешение от личных целей есть самоотвержение. Высшая нравственная добродетель человека есть способность к самоотвержению. Оно не исключает стремление к счастью, но последнее должно уступать ему там, где этого требуют высшие цели. И в этом отрешении от себя человек как разумное существо находит высшее духовное удовлетворение. Оно даёт ему внутренний мир и нравственное довольство самим собой. Это нравственное удовлетворение целой бездной отличается от того удовольствия, которое доставляет людям вкушение внешних благ. Ни в чём, может быть, поверхностное отношение эмпириков к глубочайшим вопросам, касающимся природы человека, не выражается так ясно, как в том, что они смешивают эти два совершенно разнородных явления и сводят их к одной рубрике под именем стремления к удовольствию. В действительности, между тем и другим лежит всё громадное расстояние, которое отделяет вечное от временного, постоянную метафизическую сущность от изменчивой игры преходящих явлений. Нравственное удовлетворение человека коренится в сознании вечного и безусловного. Иначе оно остается необъяснимым. Само временное удовольствие получает истинно человеческое значение только тогда, когда оно составляет гармонический элемент общей системы, имеющей свои корни в вечном. Поэтому, когда говорят о том, что человек ищет удовольствия, то надобно знать, какое это удовольствие; необходимо сделать ему оценку, а для этого требуется высшее мерило, выходящее из пределов эмпирических данных.

Таким образом, в душе человеческой являются два противоположных начала: стремление к личному счастью и способность к самоотвержению. Высшая задача внутренней правды, уравновешивающей различные стремления и указывающей каждому из них подобающее ему место, состоит в их соглашении. Оно достигается тем, что человек исполняет свое определенное жизненное назначение: действуя бескорыстно и самоотверженно на пользу других, он в этом находит и личное свое удовлетворение. Поэтому избрание жизненного назначения составляет нравственную обязанность человека, а добросовестное его исполнение есть добродетель.

Так как цели человека столь же разнообразны, как и его потребности, то и жизненное назначение человека может быть весьма различно. Выбор его зависит и от естественных наклонностей, и от материальных средств, и от задач и условий окружающей среды. Во всяком случае, решение должно принадлежать ему, и никому другому. Определение своего жизненного назначения есть, опять же, дело внутренней свободы человека; таково неизменное требование правды. Поэтому рабство, крепостное состояние, устройство каст и сословные перегородки, полагающие преграды свободному самоопределению лица, противоречат нравственным требованиям. Но определяющим началом для внутренней свободы является здесь не один только отвлечённый нравственный закон, обращающийся к совести; тут принимается во внимание всё разнообразие жизненных условий, среди которых приходится действовать человеку. Назначений может быть множество, сообразно с теми практическими целями, которые составляют задачу жизни. Тут человек зависит не от себя одного, но и от других, а также и от материальных условий деятельности. Здесь к нравственному закону присоединяются бесконечно разнообразные и изменчивые эмпирические данные; добродетель состоит в умении связать то и другое, совершать практическое дело, соблюдая нравственный закон, и переводить нравственный закон в практическую жизнь. Вследствие этого как сама задача, так и требующаяся для исполнения её добродетель разнообразятся соответственно назначению человека. Отсюда рождаются различные отношения человека к другим, что влечёт за собой различное приложение нравственного закона.

С тем вместе и правда переходит на другую почву. Ею определяется уже не отношение к себе, а отношение к другим. Но основное её начало остаётся то же, ибо, в силу нравственного закона, я к другим должен относиться, как к себе самому. И в них я должен видеть цель, а не средство. Отсюда, как мы видели, возникают требования уважения и любви.