Философия символических форм. Том 1. Язык

Следующий шаг на пути к родовым обобщениям совершается тогда, когда язык, вместо того чтобы ограничиться созданием отдельных наименований для определенных областей представления, переходит к объединению этих областей таким образом, чтобы предметная связь элементов содержания ясно выражалась и в форме языка. Это стремление объединить звук и значение более строгим образом, так, чтобы определенным понятийным рядам соответствовали определенные звуковые ряды, характеризует переход от чисто квалифицирующего к классифицирующему образованию языковых понятий. Его наиболее простая форма обнаруживается там, где группы различных слов отмечаются в качестве некоего единства тем, что получают единую языковую маркировку с помощью суффикса или префикса. Частное значение, присущее каждому слову как таковому, получает теперь дополнение в виде общего детерминирующего элемента, указывающего на его отношение к другим языковым образованиям. Примером подобной группы, объединенной определенным классификационным суффиксом, могут служить, например, индоевропейские имена родства, обозначающие отца и мать, брата, сестру и дочь. Общий суффикс — tar (-ter), встречающийся в них (pitâr, matâr, bhrâtar, svâsar, duhitâr; πατήρ, μήτηρ, φράτωρ, θυγάτηρ и т. д.), объединяет эти существительные в замкнутый ряд и отмечает их как проявления одного и того же понятия, которое, однако, не существует как самостоятельная и отдельная единица вне этого ряда, поскольку его значение выявляется как раз в этой функции обобщения отдельных членов ряда. Было бы, однако, ошибкой не признавать работу, выполненную при этом языком, работой мыслительной, логической в строгом смысле. Ибо логическая теория понятия строго указывает на то, что «понятие ряда» не уступает по мощи и значимости «понятию рода», более того, оно является существенным моментом и интегрирующей составляющей самого понятия рода[19]. Если не упускать это из вида, то принцип, действующий в этих языковых образованиях, сразу же предстанет во всем его значении и продуктивности. С указанным принципом поступают несправедливо, когда эти образования пытаются объяснить сведением к психологическому закону простой ассоциации по сходству. Случайный характер ассоциаций, разнящихся от случая к случаю, от индивидуума к индивидууму, столь же мало пригоден для объяснения происхождения языковых понятий, как и для объяснения происхождения чисто логических понятий. «Единственное возможное с точки зрения психологии объяснение процесса образования индоевропейских имен родства, — замечает Вундт, — заключается в том, что с образования одного имени родства ассоциация обоих представлений и сопровождающих их чувств переходит на другое имя, вызывая уподобление тех звуковых элементов слова, которые не служат выражением частного содержания представления. Таким образом, только путем последовательных ассоциативных уподоблений может появиться подобный детерминирующий языковой знак, общий некоторому классу представлений, и поэтому понятие единства объектов не предшествует образованию этих детерминативных элементов, а развилось совершенно одновременно с ними. Это выражение единства очевидным образом возникает непосредственно при переходе от одного предмета к другому, причем это единство основано скорее на сопровождающих его чувствах единой тональности, нежели на подлинном сравнении»[20]. На это, однако, можно было бы возразить, что, каким бы ни был первоначальный психологический мотив объединения определенной группы имен, само объединение представляет собой самостоятельный логический акт с присущей ему логической формой. Детерминация, остающаяся исключительно в сфере чувств, сама по себе не в состоянии породить новую объективную характеристику. Ведь некие эмоциональные ассоциации возможны в конце концов между всеми, даже самыми разнородными элементами сознания, так что это не открывает пути к того рода «гомогенности», которая порождается в логическом и языковом понятии или по крайней мере заявляется как требование. Чувство может объединять все что угодно, поэтому оно не содержит достаточного объяснения того, почему определенные содержательные элементы объединяются в определенные общности. Для этого требуется скорее интеллектуальная позиция сравнения, ясно проявляющаяся в образовании рядов в языке, даже там, где она выражается всего лишь в форме классификационного суффикса, а не в форме самостоятельного понятийного и субстанциального слова[21]. Если язык выражает связь определенных предметно — содержательных элементов в силу их принадлежности к одному роду, то он уже служит при этом средством интеллектуального прогресса — независимо от того, удается ли ему уловить и обозначить, в чем заключена данная связь. И в этом отношении язык подтверждает свое значение предтечи в постановке задачи, чье подлинное решение возможно лишь в научной познавательной деятельности: он становится как бы презумпцией логического понятия. Понятие же не удовлетворяется тем, чтобы просто утверждать соотнесенность и единство содержательных элементов, оно ставит вопрос о том, почему возникла эта соотнесенность: оно хочет уловить ее закон и «основание». Анализ смысловых связей ведет в конечном итоге к их «генетической дефиниции»: к указанию некоторого принципа, их порождающего, из которого они как его проявления могут быть выведены. До такого анализа язык не может подняться ни в своих квалифицирующих и «классифицирующих», ни в своих в более узком смысле «родовых» понятиях. Однако он повсюду готовит почву для этого анализа, создавая первую схему соотнесения вообще. Как бы мало ни было в этой схеме объективной связи самих элементов содержания, в ней фиксируется субъективная сторона понятия, выясняется, какой вопрос она несет. В самом деле, ведь и исторически открытие проблемы понятия состояло в том, что люди научились не принимать языковые выражения понятий как нечто окончательное, а относиться к ним как к логическим вопросам. Именно здесь находятся истоки Сократова понятия — τί εστί; индукция, через которую Сократ «подводит» к понятию, заключается в том, что предварительное единство формы слова используется для того, чтобы получить из нее определенную и окончательную структуру логических понятий[22]. В этом смысле языковые соответствия и классификации также заключают именно в субъективности, им неизбежно присущей, все же определенную идеальность, вектор к объективному единству «идеи».