Философия современной мусульманской реформации

Так и современное исламское реформаторское движение столкнулось с маленьким и жестоким миром (миром одряхлевшей Османской империи и культурного и духовного упадка мира ислама в целом), а также со сложной и драматической судьбой. Противостояние этому миру было противостоянием себе и ситуации европейского (в те времена западноевропейского) «цивилизационного принуждения». Отсюда – разнообразие и самобытность теоретических и практических идей современного исламского реформизма. Противостоянием в значительной мере предопределилась и «незавидная судьба» этого движения, ушедшего с политической арены, не воплотив ни одного своего лозунга, ни одной крупной идеи. В этом заключается его печальный парадокс. В дальнейшем имело место его напряженное существование в виде противоречивых возможностей в ходе исторического становления культурного (национального и общемусульманского) самосознания.

Возникает вопрос: оказалось ли современное исламское реформаторство неуместным? Можно ли говорить о его закате и гибели, или же оно пребывает в состоянии политической и культурной летаргии? А может быть, оно переживает период нового брожения? Наконец, как может реформаторская идея исчезнуть, погибнуть, не осуществив своих задач и не воплотив в жизнь своего видения, своих представлений, своих лозунгов? Общий ответ на все эти вопросы можно обнаружить в феномене «исторической паузы», преобладания политического и идейного радикализма. Реальное накопление исламской реформаторской мысли прервалось вместе с распадом Османской империи, а затем её представления и теоретические суждения оказались разбросанными, рассыпанными в новом мире, мире колониального господства, которому неизбежно сопутствовал подъём политической мысли вообще и радикальной политической мысли в частности.

Теоретический разум умолк, а вместо него, или в противоположность ему, возобладал практицизм, инстинкт физического действия. Не случайно спустя столетие с момента появления классического исламского реформизма и его крупных деятелей возникли и упрочились разнообразные экстремистские исламистские течения. Вместо прекрасных лиц представителей реформаторской мысли мы видим звериный оскал тупых приверженцев радикального ханбализма. Мы словно имеем дело со странной антропологией лиц и бытия, в которой нет места толерантности, разуму, мудрости, высоким ценностям ислама. Вместо всего этого появляется грубая моральная отсталость, поддерживаемая на плаву нефтедолларами Саудовской Аравии и прочих стран Залива. То есть такой ислам, в котором нет мира, ислам сухой и безжизненный, подобный Руб-Эль-Хали[440], ислам, превративший эту страшную пустыню в ренту «исламской жизни» и её банков. Такое явление может показаться на удивление странным, но подобные феномены часто свойственны этапам крупных исторических трансформаций, когда случайность играет более значимую роль, нежели культурный разум наций, который исчез, распался на протяжении столетий. И если современный исламский реформизм в наибольшей степени воплощает в себе исламский культурный дух, то колоссальный упадок, в котором оказался мусульманский мир, его переход от господства дряхлой Османской империи к господству рациональной и организованной колониальной (европейской) мощи привели к тому, что реформаторская мысль перестала накапливаться. Вместо неё наиболее ясный и простой выход из положения сулил путь радикализма. Именно он казался самым убедительным для растревоженного политического сознания, обеспокоенного, с одной стороны, культурными и методологическими утратами, а с другой – тотальной общей отсталостью. Всё это нашло своё отражение в трагической судьбе исламского реформаторского движения, привело к тому, что можно назвать сосуществованием позитивного и негативного смыслов этой судьбы. Негативный смысл ясен: это фиаско реформаторского движения. Что касается позитивного смысла, то он заключается в том, что реформаторство растворилось в общественно-политическом и культурно-историческом бытии. Оба эти смысла являются частями противоречивой и сложной исторической ситуации, которую мы называем становлением исламоцентризма.