"Философия войны" в одноименном сборнике

подготовке Армии и о будущих назначениях. Долго я не вмешивался в разговор старших,

наконец не выдержал и стал горячо доказывать необходимость различать главное от

второстепенного, а потому — вред увлечений внешностью, всеми излюбленными у нас

парадами, неумеренной выправкой, муштрой, формами обмундирования, картинками на

смотрах и учениях...

Я говорил, что воинская красота, выправка и вся внешность должны быть не целью, а

следствием всех занятий, всех требований службы, всего уклада жизни; но что сами по себе

занятия и все требования должны иметь строго практическое значение; они должны прежде

всего воспитывать военного, развивая в нем необходимые качества — мужество, стойкость,

находчивость, решимость, самоотверженность, добросовестность и сознание общности дела,

183

Электронное издание

www.rp-net.ru

и давать знания, применимые в будущей войне. «Внешность, — говорил я, — есть последнее,

а не первое дело. Можно быть очень красивым и выправленным и позорно не знать своего

дела. Красоту и выправку я не отрицаю, но только до тех пор, пока они не идут в ущерб

главному: нужен сначала прочный фундамент и хорошие стены, а потом уже краски и

картины... У нас же, как у кухарок и горняшек: на голове шляпка с цветами, лентами и

перьями, в руках пестрый зонтик, а белье грязное и ноги немытые...»

Поливанов сделал кислую гримасу и с подъемом в голосе изрек: «Когда генерал

Дрентельн ∗ смотрел войска, он требовал, чтобы штыки были выравнены и не шевелились. В

такой части все будет хорошо!»

Да, — ответил я, — штыки не колыхались, винтовки звенели на приемах, а

Севастополь сдали в 1856 году, Плевну имели. Маньчжурскую войну с треском проиграли,

хотя и прежде и теперь исповедуем неизменно все атрибуты выправки и муштры, без

должного внимания к существу военного дела.

На этом наш разговор закончился, ибо мои собеседники вовсе не хотели «нервить»

себя такими разговорами: они были скорее «молчальниками» и «непротивленцами», на

худой конец — любили «побрюзжать» для пищеварения, а вовсе не отстаивать с пеною у рта

или вообще горячо какие-либо убеждения.

По-моему, генерал Поливанов не был находкой на министерском посту. А потому,

когда в 1911 г. А. И. Гучков — тогда председатель Государственной Думы спросил меня: как

я смотрю на комбинацию: Сухомлинов — Поливанов, то я резко ответил: «Гнать обоих, и

чем скорей, тем лучше!»

Я с вами не согласен,— возразил Гучков,— эта комбинация очень хороша:

Сухомлинов умеет обращаться с «сферами», а Поливанов — дельный работник.

Но когда тот же А.И. Гучков встретил меня в августе 1914 года в Остроленке, то

первые его слова были: «Вы были правы!»...

Как всегда,— ответил я,— ибо принадлежу к числу людей, не обманывающих ни себя,

ни других.

О генерале Сухомлинове много говорить не приходится. Я повторю то, что сказал об

этом генерале, кажется, в 1916 году, В.Л. Бурцеву.

На вопрос Бурцева: «Изменник ли Сухомлинов?» я ответил:

— Он так легкомыслен, что ему не надо быть изменником.

Его предшественника генерала Куропаткина в легкомыслии обвинить нельзя. Но его

нельзя признать дальновидным и самоотверженным государственным деятелем. Он слишком

∗

Он считал бывшего Командующего войсками Киевского военного округа непререкаемым авторитетом, ибо то

были могучие впечатления его молодости.

184

Электронное издание

www.rp-net.ru

много думал о себе, о своей славе, которую предвкушал; о своем имени, которому

недоставало графского титула! Ведь были же в России графы: Никитины, Евдокимовы,

Коновницыны и Витте — почему не быть и графам Куропаткиным? С деловой точки зрения

он был слишком заурядный российский офицер Генерального Штаба, да еще и «армеец», без

знания иностранных языков и без придворного лоска! Карьеру сделал благодаря участию в

боевых делах действительно большого русского генерала М.Д. Скобелева. «К звезде

народного героя свое он имя припаял», — говорят стихи, рассказывающие о русских

генералах в Маньчжурской войне.

Несколько иным является наш первый Начальник Штаба»,

«Генерального

преобразованного по образцу Германского «Большого Генерального Штаба», — генерал

Ф.Ф. Палицын. Образованный, начитанный, владеющий несколькими языками, искусный

дипломат и серьезный работник, однако, пошедший не по своей дороге.

Аллах понес его в кавалерию, которую он знал лишь издали да по книгам.

Благодаря своему такту Ф.Ф. Палицын сделался правой рукой Генерал-Инспектора

кавалерии, Великого Князя Николая Николаевича, и вместе с последним в течение 10 лет

малопроизводительно упражнялся над кавалерией. Великий Князь, суровый и

необщительный, нагонял панику на кавалерийские верхи и низы, а Ф.Ф. сглаживал его

шероховатости, успокаивал всех и писал приказы: о разрядах лошадиных тел, о разбитии на

плацах линий с дистанциями для регулирования аллюров и выработки глазомера для

перехода из одного аллюра в другой при атаках и о проч. мелочах, кои исчезали, как дым,

даже на маневрах мирного времени!

Справедливость требует сказать, что начитанность, здравый смысл и таланты

дипломата генерала Палицына были главным багажом инспекции кавалерии и что наряду с