Философия войны

Отметим честолюбие и славолюбие. Желание вечно жить в памяти потомства вообще доказывает бессмертие духа. Со всем этим и честолюбие, и славолюбие сами по себе – пороки. Подобно тому как яд в небольшом количестве входит в состав лекарства, так и эти два порока в небольшой дозе могут принести пользу в качестве весьма действительного стимула.

Упомянем еще про храбрость. Мы знаем, что сама по себе (не входя составным элементом в какую-нибудь из трех основных воинских добродетелей) она особенно высокой ценности не представляет.

Суворов это сознал. Он учил: «Солдату – храбрость, офицеру– неустрашимость, генералу – мужество», – предъявляя каждой высшей категории военных людей высшее требование. Это – три концентрических круга. Неустрашимость – есть храбрость, отдающая себе отчет о происходящем, храбрость в сочетании с решимостью и сознанием высокой чести командовать, вести за собой храбрых. Мужество есть неустрашимость в сочетании с чувством ответственности.

В общей своей массе люди– не трусы. Те, кто способны под огнем идти вперед– уже не могут называться трусами, хоть настоящих храбрецов, которым улыбнулся с неба святой Георгий, быть может, пять человек на роту. Остальные – не храбрецы, но и не трусы. Пример неустрашимого командира и храбрых товарищей может сделать из них храбрецов, отсутствие этого примера обращает их в стадо, и тогда гибельный пример открытой трусости может все погубить. При этом следует, однако, отметить, что среди трусов преобладает вполне исправимый тип «шкурника». Настоящие же, неисправимые трусы – явление, к счастью для человечества, редкое.

Глава XIII Военная этика и воинская этика

Под военной этикой мы разумеем совокупность правил и обычаев – как кодифицированных, так и не кодифицированных, – которыми противники должны руководствоваться на войне. Под воинской этикой – правила и обычаи, которые члены военной семьи соблюдают при сношении друг с другом – и вся военная среда в сношениях с невоенными.

* * *

Конец XVII в. и почти весь XVIII в. – с их «кабинетными войнами», веденными за государственные интересы профессиональными армиями, – были золотым веком человечества. Война велась без ненависти ко врагу – да и «врагов» не было – были только противники, упорные и свирепые в бою, учтивые и обходительные после боя, не терявшие чувства чести в самом жарком деле.

После битвы на Треббии²¹⁹ Суворов приказал вернуть шпаги взятой в плен 17-й полубригаде из уважения к двухсотлетней славе и доблести Королевского Овернского полка, из коего она была составлена. За полстолетие до того, при Фонтенуа, шотландцы сблизились на пятьдесят шагов с французской гвардией, продолжавшей безмолвно стоять. Лорд Гоу крикнул французскому полковнику: «Прикажите же стрелять». – «После вас, господа англичане!» – ответил французский командир граф д'Отрош, учтиво отсалютовав шпагой. Залп всем фронтом шотландской бригады положил сотни французов²²⁰. Это «Apres vous, messieurs les Anglais!» стало нарицательным. Свою роль в истории двух народов эпизод этот сыграл – о нем сто семьдесят лет спустя напомнил Фошу маршал Френч, когда та самая шотландская бригада пожертвовала собой, прикрыв отход французов в критическую минуту под Ипром.

Современная военная этика– лишь бледная тень той, что была выработана поколениями воинов за полтораста лет кабинетной политики и профессиональных армий. Всего того запаса чести, отваги и учтивости хватило и на полчища Первой республики²²¹ – полчища, предводимые офицерами и унтер-офицерами старой королевской армии, смогшими привить своим подчиненным традиции и дух, в которых сами были воспитаны.

Революция 1789 г. с ее вооруженными «массами» нанесла жестокий ущерб военной этике. Уже столкновения вооруженного французского народа с вооружившимися народами испанским и русским воскресило картины варварских нашествий и религиозных войн.

Профессиональные (и полупрофессиональные) армии сообщали войнам оттенок гуманности, впоследствии совершенно утраченной. Крымская и Итальянская война были последними из больших войн, веденных джентльменами. Уже война 1870 г. и поведение в ней германского вооруженного народа показали всю несовместимость правил морали и воинской этики с интеллектом вооруженных народных масс. О безобразных бойнях 1914 г. – позоре Динана и Лувена²²², зверствах в Сербии²²³, развале Русской, Германской и Австро-Венгерской армий и отвратительных явлениях, этот развал сопровождавших, – нечего и говорить. Заменив профессиональные «воспитанные» армии свирепыми народными ополчениями, человечество заменило бичи скорпионами, усугубило бедствия войны.