Философская оттепель и падение догматического марксизма в России. Философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова в воспоминаниях его выпускников

Алексей Федорович вместе с супругой Валентиной Михайловной тайно приняли монашеский постриг. Историософская парадигма Лосева в те годы была религиозно-примитивной: история человечества представляет собой постоянную борьбу божественного и сатанинского начала. Последнее и воплощено в марксистско-советских начальниках и подчиняющемся им простом народе, а первое олицетворено в правильной церкви как непосредственном установлении Бога и в высокоморальных и просвещенных монахах, его верных послушниках. Эти мысли А. Ф. вписал в свою «Диалектику мифа» без ведома цензуры. ОГПУ, тогда главный карательный орган большевистской партии и государства, сфабриковало дело имяславского движения как антисоветского и контрреволюционного. Лосев был арестован как его идейный вдохновитель. На XVI съезде ВКП(б) летом 1930 г. его «разоблачал» и поносил Л. Каганович, секретарь ЦК ВКП(б). По «суду» он был приговорен к десяти годам лагерей и отправлен на Беломорканал.

В декабре 1930 г. с резкими статьями «О борьбе с природой» А. М. Горький выступил против «реакционера» в «Правде» и «Известиях». А. Ф. был, видно, очень обижен на Горького и говорил мне с обидой: «А что сам-то Горький писал в 1918 г.?», – имея в виду его тогда резкую, разоблачительную критику Ленина и большевиков. По-видимому, именно из этих статей Горького о деле А. Ф. узнала юридическая жена писателя Екатерина Павловна Пешкова, которую муж уже давно покинул. Она занимала тогда влиятельный пост председателя Российского Красного Креста. Ей удалось в те еще «либеральные» (по сравнению с 1937 г.) годы добиться освобождения А. Ф. как «ударника социалистического труда» и его реабилитации.

Философская концептуальность работы Лосева над «восьмикнижием» в 1920-е гг. определялась гегелевской диалектическомета физической доктриной. Она, правда, была помножена на платоновско-неоплатоновскую терминологию – «эйдетический логос», «ноэтическая логика» и др. Не менее важный момент этого терминологического синтеза – имяславская метафизика, согласно которой даже вселенная есть «имя и слово», читаем мы в «Философии имени». Другой важнейший фактор составляет мифология, объявляемая наукой о бытии, а сам миф – личность. Как и Гегель, Лосев растворял законы формальной логики в категориях диалектики. Вместе с тем «диалектика – универсальный метод… ему подчинена не только логика, не только экономика и не только история и культура, но и самая дикая магия, ибо она тоже есть момент и логики, и экономики, и истории, и культуры», – приводит эту сверхтотальную формулу диалектики вдова А. Ф. А. Тахо-Годи в его биографии «Лосев». Однако перейдя на позиции марксизма (см. далее), А. Ф. стремился осмысливать диалектику в его духе, о чем свидетельствует сборник статей «Страсть к диалектике».

* * *

Когда мы с М. Овсянниковым достаточно близко сблизились с Алексеем Федоровичем, он уже не раз объявлял о своем переходе на позиции марксизма и демонстрировал теперь эту позицию в своих книгах. Такова его весьма содержательная книга «Гомер». Не перечисляю здесь других, в сущности, вся десятитомная «История античной эстетики» в общем написана с тех же позиций. По-прежнему мы удивлялись сверхработоспособности А. Ф. Она не очень понятна даже в 1920-е гг., когда он писал с явно ослабленным зрением (толстенные очки на студенческой фотографии). В лагере его зрение стало близко к полной слепоте, поэтому теперь тексты нужных материалов он слушал от секретарей, аспирантов, продумывал их и диктовал стенографисткам.

Немаловажным признаком марксистского духа А. Ф. стала и его энергичная критика буржуазной философии. Таково, например, его послесловие к книге Хюбшера «Великие философы». Вскоре после ее выхода мы сидели рядом с Валентином Фердинандовичем на Ученом совете факультета. Листая это послесловие, В. Ф. сказал мне: «Ну и откалывает на старости лет. Прямо громилой стал. Бешеный темперамент. Но он нас всех переживет». (А. Ф., будучи старше В. Ф. на год, пережил его на 23 года.)