Философская традиция во Франции. Классический век и его самосознание

Впоследствии он постоянно бежал от знакомых и посетителей, уехал в Голландию и постоянно переезжал из города в город, сохраняя связи с научным сообществом через немногочисленных друзей, у которых он время от времени забирал адресованную ему корреспонденцию. Да и в таком большом и многолюдном городе, как Амстердам, он чувствовал себя свободным и одиноким. «Ежедневно я прогуливаюсь среди толпы народа, – писал он Ж. Л. Г. Бальзаку, – с такой же свободой и безмятежностью, с какой Вы гуляете по своим аллеям, причем попадающихся мне навстречу людей я воспринимаю так же, как Вы – деревья Вашего леса или пробегающих там животных. Даже их шумная суета нарушает мои грезы не больше, чем журчанье ручья»[177].

Впрочем, Декартово уединение в Голландии отнюдь не было тем пустынножительством, каким стремился его представить сам философ. «За те двадцать лет, что Декарт провел в Нидерландах, – пишет Г. М. Брэкен, – он узнал всех, кто хоть что-нибудь значил. Он знал философов и ученых, связанных с университетами Утрехта, Лейдена и Гронингена, также как и с университетами Франекера и с прославленными школами в Хардвике и в Девентере. Этот весьма обширный круг друзей и знакомых составил, если можно так выразиться, звуковой фон картезианских идей»[178].

Хотя занятия философией возможны лишь в уединении, это дело представляется Декарту чрезвычайно полезным для всего государства, поскольку «каждый народ тем более цивилизован и образован, чем лучше в нем философствуют»[179]. Но при этом сам он, подобно Сократу, избегал служить как своему государству, так и своему народу. Быть может, им двигала не столько природная склонность к уединению, сколько забота о своей безопасности. Даламбер столетие спустя напишет:

Этот редкий человек, судьба которого была столь разнообразна, обладал всем тем, что нужно было для коренного преобразования философии: сильным воображением, чрезвычайно последовательным умом, знаниями, почерпнутыми из собственных исследований более, чем из книг, большим мужеством для нападения на наиболее общепризнанные предрассудки, и ни тенью зависимости, которая заставила бы его их щадить. Поэтому он даже при жизни испытывал все то, что обыкновенно случается со всяким человеком, который слишком заметно возвышается над другими. Он сделал нескольких ученых энтузиастами своего учения и имел много врагов. Быть может, он знал свой народ или просто ему не доверял, только он удалился в совершенно свободную страну, чтобы там спокойнее размышлять. Хотя он гораздо менее думал привлекать учеников, чем их заслужить, преследование добралось до его убежища; и скрытая жизнь, которую он там вел, не могла его спасти[180].

Основные положения выношенной в этом уединении философии всем давно известны, так что нам нет нужды повторять их. Мы лишь взглянем на то, кем видит себя здесь сам Декарт (а он играет здесь не самую последнюю роль, хотя разбросанные по его текстам «Я» не всегда указывают на это интересующее нас конкретное лицо).

Декарт настаивает на том, что Я не есть человеческое тело; напротив, чтобы постигнуть Я, нужно «рассматривать себя без рук, ног, головы – одним словом, без тела»[181]. Одно лишь мышление нельзя отделить от Я: «единственное, говорю я, чего я не могу от себя отделить, это то, что я – вещь мыслящая»[182]. Философу удается даже «вообразить себе, что у меня нет тела, что нет ни мира, ни места, где я находился бы», хотя он «никак не мог представить себе, что вследствие этого я не существую»[183]. Все, кроме мышления, ненадежно и может быть отвергнуто. Однако «мышление существует: ведь одно лишь оно не может быть мной отторгнуто. Я есмь, я существую – это очевидно. Но сколь долго я существую? Столько, сколько я мыслю. Весьма возможно, если у меня прекратится всякая мысль, я сию же минуту полностью уйду в небытие. Итак, я допускаю лишь то, что по необходимости истинно. А именно, я лишь мыслящая вещь, иначе говоря, я – ум, дух, интеллект, разум…»[184]