Философская традиция во Франции. Классический век и его самосознание

Итак, истории философии, написанные в XVII столетии, можно разделить на две группы. К первой относятся те, авторы которых привержены старой традиции, а потому преимущественное внимание уделяют древней философии. Новых авторов они либо попросту не замечают, либо выводят как свидетельство общего упадка в философии. Ко второй относятся истории философии, авторы которых показывают превосходство «новых» над «старыми» и/или поступательное развитие новой философии из старой.

У нас уже был случай сказать об историко-философских штудиях Пьера Гасенди или о спорадическом обращении к истории философии картезианцев (да и самого Декарта). Теперь стоит отдельно поговорить о тех писателях, что прославились своими «историями философии», составившими, по замечанию автора замечательной работы по философской историографии во Франции, которой мы многим обязаны, Дж. Пиайя, отдельный литературный жанр[295]. Эти новые истории философии значительно отличались от прежних тем, что писались с точки зрения четкого разделения между «древними» и «новыми». А их авторы, в отличие от «эрудитов», писавших прежние истории философии, занимающиеся перечислением философских школ древности, были историками философии, стремившимися представить целостную картину развития философии и вписать в нее свой век[296].

Ораторианец Луи Томассен (1619–1695) был еще, по сути, типичным эрудитом, хорошо знавшим мертвые языки и писавшим как о греческой, так и о «варварской» философии. Он не был историком философии в собственном смысле, но постоянно обращался к истории философии в педагогических целях. Томассен считал классических античных поэтов первыми философами и теологами, повлиявшими на патристику. Он вообще не был склонен проводить резкие границы между христианами и язычниками, между «старыми» и «новыми» авторами. Он стремился примирить доктрины Декарта и Мальбранша с платонизмом и августинианством. Так что из картезианства он принимал лишь те идеи, что можно было примирить с августинианством. Будучи поразительным знатоком различных философских школ, Томассен тяготел к эклектизму, беря то там, то тут идеи, представлявшиеся ему разумными и не противоречащими учению Отцов Церкви. Философия для него была отражением той мудрости, которой во всей полноте обладает Бог и которая присутствует в сотворенном им мире. Поэтому не имеет смысла противопоставлять религию и философии или «старых» и «новых»; философские доктрины обладают ценностью лишь в той мере, в какой им удается приблизиться к этой непреходящей мудрости. «Мудрость предшествовала всем книгам и всем школам и дала им рождение»[297]. Более того, по мысли Томассена, она присутствует во всякой человеческой деятельности, не исключая ручного труда.

У Томассена в истории философии выделяется три крупных течения, философию породивших (сам он никак специально их не выделяет, но на это указывает структура его «Метода изучения философии»: 1) еврейская мысль, 2) греческие поэты и «варвары», 3) греческие и римские философские школы. Библия сообщает нам, что Бог велел Адаму дать имена животным, а это значит, что Адам был первым и совершенным знатоком природы и первым философом. После грехопадения, правда, он утратил свою совершенную мудрость. Следующим великим философом был общавшийся с Богом Ной, от которого мудрость перешла к его сыновьям, а от тех – к халдеям и ассирийцам. От этих последних она перешла к брахманам и гимнософистам, а в западном направлении – к евреям, финикийцам, египтянам и грекам. Таким образом, греческая философия имеет восточное происхождение и незначительно отличается от еврейской. Во всяком случае, Томассен не видит сколько-нибудь значительного различия между еврейскими пророками и языческими философами. Разве что последним недостает той мудрости, которой обладали первые. Поэтому и с христианством у этих языческих авторов оказывается много общего, ведь корень мудрости один.