Философская традиция во Франции. Классический век и его самосознание

Для этого автора разделение философов на старых и новых не имеет принципиального значения. Куда важнее для него другой критерий – опора на «principiis rerum naturalium», основанный на трех когнитивных способностях (разум, воображение, ощущение). В зависимости от преобладающей опоры на ту или иную способность Дю Гамель выделяет четыре рода философов. Первый (Пифагор, Платон и вообще большинство античных философов) опирается на разум и устанавливает первые принципы вещей, которые невозможно выявить, пользуясь воображением или ощущениями. Второй (Аристотель и его последователи) устанавливает принципы, которые также недоступны ни чувствам, ни воображению, предаваясь философствованию в чистом виде. Третий (Демокрит, Эпикур, Декарт и др.) опирается на воображение и устанавливает «простейшие принципы тел». Наконец, четвертый (Фалес и др.) опирается исключительно на чувства. Как подчеркивает Дж. Пиайа, Дю Гамеля интересует не столько противопоставление древних и современных философов, сколько сравнение доктрин Платона и Аристотеля. По этому пути вскоре пойдет Р. Рапен.

Рене Рапен питал склонность к древним авторам, полагая, что знакомство с их сочинениями развивает вкус и способность здраво рассуждать. Он и сам писал латинские стихи, заслужив прозвище «второго Феокрита». Поэтому и его «Размышления о философии древней и новой» (1676), а равно и «Сравнение Платона и Аристотеля» (1671) представляют собой скорее исторические сочинения, нежели теоретические трактаты. «Сравнение» содержит историю платонизма и аристотелизма, однако симпатии Рапена на стороне римлян, чья литература, на его взгляд, превосходит греческую. Рапен был убежден в том, что отстаивать античную философию (и в частности, аристотелизм) – значит отстаивать христианство. В этом был свой резон, ведь в XVII в. критика аристотелизма была во многом критикой церковной доктрины. Так что и выступления Рапена против «новых» были направлены против атеистов и либертенов. Этот иезуит полагал, что нужно быть прежде христианином, а уже потом философом, и что философии нужно учиться именно затем, чтобы стать лучшим христианином.

Впрочем, для Рапена одно не существовало без другого: христианская религия представлялась ему всецело разумной, так что и в философии он видел не опасность для нее, а средство интеллектуального возвышения, позволяющее человеку усовершенствоваться духовно. Так что философия «новых», порождающая сомнения в бессмертии человеческой души и отвращающая человека от сомнения, едва ли может считаться разумной. Самая разумная философия, на взгляд Рапена, это философия Аристотеля, обеспечивающая религию терминологией и дающая метод для размышления. А приспособление аристотелевской философии к нуждам христианства – величайшее завоевание человеческого разума.

Конечно, апология аристотелизма во второй половине XVII в. теперь выглядит как потворство реакционным силам, однако самому Рапену дело могло представляться несколько иначе. Он понимал ограниченность схоластического аристотелизма и выступал за высвобождение способностей человеческого разума. Однако ему претило модное сомнение во всем и бесцельное ниспровержение традиции. Подлинная философия, говорил он, не сводится к химическому эксперименту или к геометрической операции, но требует метафизического основания, которое было у «древних» и которого зачастую недостает «новым». Поэтому лишь хорошее знакомство с античной философией, особенно с Платоном и Аристотелем, позволит развиваться подлинной философии.

В своем «Размышлении о философии древней и новой» Рапен разделил всю античную философию на восемь школ. Наиболее проработанной частью в Рапеновых историко-философских сочинениях, таким образом, оказывается раздел, посвященный античной философии. Подобно Диогену Лаэртскому, Рапен, говоря о происхождении философии, не обходит вниманием ни орфиков, ни Заратуштру, однако он не смешивает с философией ни религию, ни житейскую мудрость.

Родившись в Греции и там же пережив свой расцвет, философия, по мнению Рапена, вскоре стала деградировать и уже никогда не смогла подняться до прежних высот. Напротив, она раздробилась на множество несогласных между собою школ, основатели которых руководствовались большей частью своим личным вкусом. Подробно говоря о схоластике, Рапен не уделяет такого же внимания ренессансному гуманизму, рассматривая его просто как ряд попыток ввести те или иные инновации – причем исключительно неудачных. Схоластика Фомы Аквинского и Дунса Скота со временем выродилась в бесплодный формализм. Такие люди, как Луллий, Кардано и Парацельс отдалились от философии и увлеклись алхимией и каббалой. Попытка же Рейхлина и Фичино оживить платонизм и пифагореизм, по мнению Рапена, оказалась неудачной.