Но многие писатели шли еще дальше, стремясь ниспровергнуть устаревшие, как им представлялось, формы мысли раз и навсегда. Изрядную известность приобрели во Франции труды немецкого писателя Кристофера Геуманна (1681–1764), отличавшего философию от псевдофилософии, признаками которой он считал преобладание спекуляции над полезностью, апелляцию к авторитету, опору на традицию, а не на разум, примешивание к философии всевозможных предрассудков, темный язык и имморализм[316]
. Однако ниспровергали не только аристотелианскую схоластику. Боролись и с новыми учениями. Так, аббат Симон Фуке выступил против «догматизма» Мальбранша и для обоснования своих идей решил заново написать историю античных академиков. «Вульгарной» философии он противопоставил философию Платона и Академии. Платоновская Академия, считал он, не просто одна из многих философских школ. «Ее поистине можно назвать философией на все времена, поскольку, по здравом рассуждении, не будет неразумным приписать ей все лучшее, все самые достоверные результаты, которые только удавалось достичь в любом столетии»[317]. Не стоит считать, что писатели вроде Фуке были реакционерами, выступавшими против новой философии и ратовавшими за старую. Превознесение Платона в противовес опостылевшему аристотелизму, характерное для ренессансной культуры, в XVII столетии все еще представлялось актуальным. А кроме того, обращение к языческим философам, не адаптированным к потребностям христианской Церкви, уже было жестом освобождения, органично вписывавшимся в новую секуляризованную философию.Как бы то ни было, едва ли возможно говорить о существовании в XVII в. осознанной критической истории философии. Ведь писателей, предпринимавших историко-философские штудии отдельных школ, а равно и тех, кто брался за всеобщие истории философии, не слишком занимала история философии в том смысле, какой придается этому словосочетанию сегодня. Какими бы прилежными архивариусами и собирателями редкостей они не были, их больше занимала собственная современность. Говоря об Эпикуре, подразумевали Гассенди и его атомизм; ругая манихейство, имели в виду спинозизм и т. д. Такая история философии очень интересна, поскольку многое говорит о самосознании того времени, в которое она пишется. Не стоит лишь подходить к ней со строгими мерками сегодняшней усредненной, а оттого зачастую довольно скучной истории философии.
Жан де Лануа (1603–1678) начал с критического изучения агиографий и истории монашества. Эти штудии настроили его на скептический лад. Будучи назначен в 1643 г. в королевскую комиссию по цензуре, которая должна была воспрепятствовать распространению янсенизма, он вызвал подозрения у своих коллег в неортодоксальности, так что пятью годами позже его с позором изгнали из Коллежа Наварры. Этот типичный эрудит, интересы которого простирались от вопросов брака до проблемы происхождения зла и свободной воли, был вместе с тем блестящим историком философии, которого занимали средневековые схоластические институции Парижа[318]
. Он даже написал историю Коллежа Наварры, приведя библиографию докторов этого заведения с 1300 по 1640 г.[319]Взявшись писать историю аристотелизма, де Лануа, проследил историю возвышения этой доктрины начиная с эпохи патристики и до XVII столетия. При этом он старается сохранять нейтралитет в споре между приверженцами аристотелизма и его противниками. «Я говорю как историк, и не мое дело разрешать столь великие споры. Пусть этим занимается кто хочет, а тот, кто преуспеет в этом, заслужит мое одобрение»[320]
. Согласно де Лануа, развитие аристотелевской доктрины в Париже отмечено «событиями» – всего он насчитывает таких «событий» восемь. Таким образом, он ограничивается отдельными чертами, а не стремится ко всеобщей и всеохватной историографии.Пьер Кост (1668–1747), друживший с Локком и по его протекции служивший домашним учителем у молодого лорда Шефтсбери, был прежде всего переводчиком. Благодаря ему самая широкая читающая публика во Франции могла читать некоторые труды английского гения (прежде всего, «Мысли о воспитании», «Опыт о человеческом разумении»), ставшего ключевой фигурой для произошедшей в XVIII столетии перемены в интеллектуальном климате Франции[321]
. Кроме того, он перевел «Опыт о свободе остроумия и чувстве юмора» Шефтсбери и «Оптику» Ньютона. В 1691 г. он анонимно выпустил свой «Полный курс философии», дополненный сочинением картезианца Пьера-Сильвана Реги[322].«Рассуждение о древней и современной философии», которое нас здесь интересует, приписывали сперва Косту, затем Реги. В настоящее время считается, что автором был все-таки Кост. Кост открыто стал на сторону «новых», заявив, что «древних следует рассматривать как людей простодушных и склонных совершать ошибки, чьи знания не были столь совершенны, что нам уже нечего к ним добавить»[323]
. Таким образом, старинная философия несовершенна, а современная значительно превосходит ее.