Философские исследования

424. Картина налицо; и я не оспариваю ее правильность. Но каково ее применение? Подумай о картине слепоты как темноты души или в уме слепца.

425. В бесчисленных случаях мы стремимся отыскать картину, а когда она найдена, применение видится как бы возникающим самостоятельно. В этом случае у нас уже есть картина, которая навязывает себя нам на каждом шагу – но не помогает нам разрешить затруднение, которое здесь и начинается.

Если я спрашиваю, например: «Как мне представить, что этот механизм помещается вот в этот корпус?» – возможно, ответом будет чертеж в уменьшенном масштабе. Тогда могут сказать: «Видишь, он входит вот так»; или даже: «Чему ты удивляешься? Смотри, как нарисовано; и входит именно так». Конечно, в последнем случае ничего больше не объясняется: меня просто приглашают применять данную мне картину.

426. Возникает картина, которая будто бы устанавливает смысл недвусмысленно. Фактическое применение, в сравнении с тем, что предлагает картина, выглядит чем- то запутанным. Здесь мы снова получаем то же, что и в теории множеств: форма выражения, которую мы употребляем, создана будто бы для божества, которому ведомо то, чего не можем знать мы; оно видит все многообразие бесконечных рядов и прозревает людское сознание. Для нас, конечно, эти формы выражения схожи с одеяниями понтифика, которые мы можем надеть, но в которых мало что можем сделать, поскольку лишены фактической власти, придающей этим нарядам смысл и цель.

В фактическом употреблении выражений мы совершаем обходы, идем окольными путями. Мы видим перед собой прямую улицу, но, конечно, не можем воспользоваться ею, потому что она постоянно перекрыта.

427. «Говоря с ним, я не знал, что происходит в его голове». Рассуждая так, помышляешь не о мозговых процессах, но о мыслительных. К картине следует отнестись всерьез. Нам вправду хотелось бы заглянуть в его голову. И все же мы имеем в виду то, что подразумеваем всюду, когда говорим: нам хотелось бы знать, о чем он думает. Я хочу сказать: у нас есть яркая картина – и применение, очевидно противоречащее картине, которым выражается психическое.

428. «Эта странная штука, мысль» – но она вовсе не кажется нам странной, когда мы думаем. Мысль не кажется нам загадочной, пока мы думаем, лишь когда говорим, как бы ретроспективно: «Как такое возможно?» Как возможно для мысли соотноситься непосредственно с самим объектом? Мы чувствуем, будто посредством нее поймали реальность в свои сети.

429. Согласие, гармония мысли и реальности заключаются в этом: если я ложно утверждаю, что нечто красное, тогда, при всех условиях, это не красное. И когда я хочу объяснить кому-то слово «красное» в предложении «Это не красное», я делаю это, указывая на что-то красное.

430. «Приложи линейку к этому телу; она не скажет, что тело имеет такую-то длину. Скорее, сама по себе – я бы сказал – она мертва и не совершает ничего такого, на что способна мысль». – Как будто мы предположили, что существенной для человека является внешняя форма. Потом мы выпилили эту форму из дерева и смущенно смотрели на чурбан, лишенный и подобия живого существа.

431. «Налицо пропасть между приказом и его исполнением. Ее призван заполнить акт понимания».

«Только в акте понимания подразумевается, что мы должны сделать ЭТО. А приказ – что ж, это лишь звук или чернильный росчерк».

432. Всякий знак по отдельности кажется мертвым. Что наделяет его жизнью? – Он живет в употреблении. Имеет ли он дыхание жизни в себе самом? – Или его жизнь в употреблении?

433. Когда мы отдаем приказ, может показаться, будто конечная цель приказа остается невыраженной, поскольку всегда существует пропасть между приказом и его исполнением. Скажем, я хочу, чтобы кто-то сделал особое движение, например, поднял руку. Чтобы пояснить приказ, я сам делаю движение. Картина выглядит однозначной, пока мы не спрашиваем: откуда ему знать, что он должен сделать это движение? – Откуда он вообще знает, как применить знаки, которые я подаю, какими бы они ни были? – Возможно, я попытаюсь уточнить приказ посредством новых жестов, указывая на себя и на него, делая ободрительные взмахи и т. д. Похоже, исполнение приказа напоминает заикание.

Словно бы знаки сомнительным образом пытались вызвать в нас понимание. – Но если все-таки мы их понимаем, при помощи какого знака это происходит?

434. Жест – мы бы сказали – пытается изобразить, но не может этого сделать.

435. Если спрашивают: «Как предложения представляют?» – ответить можно так: «Разве ты не знаешь? Ты, конечно, видишь это, когда употребляешь их». Ибо ничто не скрыто.

Как предложения делают это? – Разве ты не знаешь? Ведь ничто не скрыто.

Но получив ответ: «Ты же знаешь, как предложения делают это, ибо ничто не скрыто», можно бы возразить: «Да, но все происходит очень быстро, а я хотел бы увидеть это как бы доступным для обозрения».