Философские обители

Способность изменять (dénaturer) металлы, придавать им другую природу обладают лишь духи металлов. Именно они — истинные активаторы всех метаморфоз, которые случаются с веществами. Но эти разреженные духи, очень лёгкие и летучие, нуждаются в носителе, в некоей оболочке, способной их удержать. Носитель должен быть чист, чтобы дух мог в нём обитать, и совершенно нелетуч, чтобы дух не испарился. Плавкость носителя обеспечит высокую проникающую (ingrès) способность. Необходимо также придать носителю большую стойкость к восстановителям. Отсюда неминуемо вытекает, что эта материя не может быть отнесена только к металлам. Поэтому Василий Валентин советует получать дух из корня (racine) металлов, а Бернар Тревизанский запрещает при изготовлении данного вещества (construction du corps) использовать металлы, минералы и соли. Причина тут простая и сразу бросается в глаза. Если камень состоит из металла и закреплённого на нём духа, последний воздействует на металл, будучи одной с ним природы, и всё вместе приобретает характерные металлические свойства. В этом случае можно получить золото или серебро, или какой-нибудь неизвестный металл, но ничего больше, что всегда и делали алхимики, не представляющие себе универсальности и природы искомого агента. Мы же вместе с Философами призываем не соединять вещество с духом металла, а конденсировать его внутри прочной и стойкой оболочки, способной пропитать всю себя духом и обеспечить ему эффективную защиту. Именно эту душу, дух, огонь, собранный, сконцентрированный, сгущённый в самой чистой, самой стойкой, самой совершенной из земных субстанций, мы называем нашим камнем. И мы заверяем, что любое предприятие, которое не руководствуется этим духом и не основывается на этой субстанции, обречено на провал.

IV

На втором этаже усадьбы в Лизьё, на левом столбе фасада изображён человек явно первобытного вида, который поднимает, собираясь унести, довольно большой обрубок ствола с остатками сучьев [VII].

Этот образ, на первый взгляд, довольно замысловатый, таит в себе самую важную из тайн второго ряда. Заметим даже, что, не зная этой стороны учения, а также слишком буквально следуя старым мастерам, многие неплохие экспериментаторы потерпели крах. Да и сегодня ложные умствования служат преградой для немалого числа исследователей, которые с увлечением берутся за дело, не обладая, к сожалению, должной прозорливостью. Поостережёмся слишком доверять человеческой логике, часто вступающей в противоречие с простотой и естественностью. Если бы мы могли не мудрствуя лукаво наблюдать за природными явлениями, если бы экспериментальные результаты мы поверяли лишь естеством, если бы изучение тайных причин, а также их правдоподобное, возможное и гипотетическое объяснение ставили в зависимость от наблюдаемых фактов, многие неизвестные до сих пор истины давно были бы открыты. Не примешивайте к своим наблюдениям то, что вы якобы знаете, ибо вы скоро убедитесь: лучше ничего не знать, чем потом переучиваться.

Возможно, наши советы излишни, поскольку следование им предполагает сильную волю, которой лишены люди посредственные. Нам известно, чего стоит пожертвовать дипломами, печатями, грамотами ради скромного плаща Философа. Нам пришлось испить эту чашу до дна в двадцать четыре года. С разбитым сердцем, стыдясь ошибок молодости, мы сожгли свои книги и тетради и, признавшись в своём невежестве, скромным неофитом начали с нуля изучать другую науку уже на других школьных скамьях. Именно для тех, кто не страшится забыть прежние знания, мы взяли на себя труд истолковать эзотерическую символику.

На первый взгляд, обрубок ствола в руках первобытного человека годен лишь для хозяйственных нужд. А между тем это не что иное, как наше сухое древо (arbre sec), которое, прокрасовавшись долгое время на знаменитой вывеске, дало имя одной из старейших парижских улиц. Эдуар Фурнье[134] утверждаёт со ссылкой на Соваля (т. I, с. 109), что ещё в 1660 г. вывеска существовала. Она указывала, что это постоялый двор, о котором «упоминал Монстреле» (т. I, гл. CXXVII). Вывеска очень подходила к этому жилищу, начиная с 1300 г. служившему кровом для паломников в Святую Землю. Сухое древо напоминало о Палестине. Оно было посажено недалеко от Хеврона[135] и с допотопных времён было «зелёным и раскидистым», но засохло в день, когда Христос умер на кресте. Дерево должно было зазеленеть вновь, «когда под ним распорядится отслужить мессу прибывший вместе с другими христианами в землю обетованную властелин, князь (prince) Запада»[136].