Философские письма

Торговля, обогатившая английских горожан, способствовала их освобождению, а свобода эта, в свою очередь, вызвала расширение торговли; отсюда и рост величия государства: именно торговля мало-помалу породила морские силы, с помощью которых англичане стали повелителями морей. В настоящее время они располагают почти двумястами военными судами, и потомки, быть может, с удивлением узнают, что маленький остров, имевший в собственном распоряжении лишь немного свинца, олова, земли для сукновален и грубой шерсти, достиг благодаря своей торговле такого могущества, что смог в 1723 году75 отправить эти эскадры сразу в три различных конца света: одну - к Гибралтару, который был завоеван и подчинен ее оружием, другую - в Портобелло, дабы лишить короля Испании радости наслаждения индийскими сокровищами, и третью - в Балтийское море, дабы воспрепятствовать междоусобице северных держав.

В то время, когда Людовик XIV наводил ужас на Италию и когда его армии, уже овладевшие Савойей и Пьемонтом, готовы были взять Турин, случилось, что принц Евгений76 выступил из сердца Германии на помощь герцогу Савойскому; у него не было за душой ни гроша, а ведь без денег нельзя ни брать, ни защищать города, и он обратился к английским купцам: за полчаса ему было предложено пятьдесят миллионов, с помощью которых он освободил Турин, сразился с французами, после чего отправил тем, кто предоставил ему упомянутую сумму, маленькую записочку: "Господа, я получил ваши деньги и льщу себя надеждой, что употребил их к вашему вящему удовлетворению".

Все это вызывает у английского купца справедливое чувство гордости и заставляет его, не без некоторого основания, сравнивать себя с римским гражданином, поэтому младшие сыновья пэров королевства вовсе не пренебрегают коммерцией. Милорд Таунсенд17, премьер-министр, имеет брата, довольствующегося положением торговца в Сити. Когда милорд Оксфорд78 управлял Англией, его младший сын был комиссионером в Алеппо, откуда не хотел возвращаться на родину и где он умер.

Обычай этот, правда чересчур сильно распространившийся, представляется чудовищным немцам, помешанным на своих казармах: они не могут взять в толк, как это сын английского пэра может быть всего лишь богатым и могущественным буржуа, в то время как в Германии повсюду одни только принцы. Нам случалось видеть там до тридцати высочеств, носящих одно и то же имя, все состояние которых составляют их герб и их высокомерие.

Во Франции распоряжаются маркизы, и любой из них, прибыв в Париж из глубокой провинции с шальными деньгами и титулом маркиза Ака или Иля, может говорить о себе: "Человек, подобный мне, человек моего положения" - и гордо презирать негоцианта; сам негоциант так часто слышит презрительные отзывы о своей профессии, что имеет глупость за нее краснеть. Однако я не знаю, какая из этих двух профессий полезнее государству - профессия ли напудренного вельможи, которому точно известно, в какое время встает ото сна король и когда он ложится, и который принимает величественный вид, играя роль прихлебателя в приемной министра, или же профессия негоцианта, обогащающего свою страну, раздающего из своего кабинета приказания Сюратту и Каиру и содействующего процветанию всего света.

Письмо одиннадцатое

ПРИВИВКА ОСПЫ

В христианской Европе потихоньку именуют англичан глупцами и сумасбродами: глупцами - потому что они прививают оспу своим детям для того, чтобы помешать их заболеванию этим недугом; безумцами - потому что они с легким сердцем заражают своих детей неизбежной страшной болезнью, имея в виду предотвратить сомнительную беду. На это англичане, в свою очередь, возражают: "Все европейцы, кроме нас, - трусы и извращенцы; трусы они потому, что боятся причинить малейшую боль своим детям, извращенцы же потому, что дают им в один прекрасный день умереть от оспы". Дабы можно было судить о том, кто прав в этом споре, я изложу историю этой пресловутой прививки, о которой за пределами Англии говорят с таким ужасом.

У черкесских женщин с незапамятных времен существует обычай прививать оспу своим детям, даже с шестимесячного возраста: им делается надрез на руке и в этот надрез вводится пустула, аккуратно снятая с тела другого ребенка. Пустула эта производит в руке, в которую она введена, такое же действие, как дрожжевая закваска в куске теста: она вызывает брожение и распространяет по всей крови свои характерные свойства; нарывчики ребенка, которому привили эту искусственную оспу, служат для прививки той же болезни другим детям; таков почти постоянный круговорот этой прививки в Черкесии; и когда, по несчастью, в стране совсем исчезает оспа, там царит такое же замешательство, как в других странах в неурожайный год.

Причина, послужившая в Черкесии утверждению этого обычая, кажущегося столь странным другим народам, существует тем не менее повсеместно: это материнская нежность и забота.