Читаем Философские трактаты полностью

(3) Там, где удовольствия испортили и душу и тело, все на свете кажется невыносимым, не оттого, что условия жесткие, а оттого, что тот, кто должен их терпеть, мягок. В противном случае, кто бы стал приходить в бешенство оттого, что рядом чихнули или кашлянули, оттого, что забыли прогнать муху, что под ногами вертится собака, что раб нечаянно уронил на пол ключ? (4) Тот, чьи уши больно ранит скрип переставляемого стула, сможет ли вынести спокойно крики и брань сограждан, бурю проклятий, обрушивающихся на него в народном собрании или в курии? Вытерпит ли он голод и жажду летней кампании, если мальчик, смешавший с вином немного меньше снега, уже вызывает у него приступ гнева?

Итак, самая благоприятная для гневливости почва — это неумеренно роскошный образ жизни, ни в чем себе не отказывающей; с душой надо обращаться сурово и жестко, чтобы она стала нечувствительна к любым ударам, кроме действительно тяжелых.

26. (1) Наш гнев вызывают как те, кто действительно мог нас обидеть, так и те, кто никак не мог. (2) Среди этих последних — неодушевленные вещи, например книги: разве редко нам случается швырнуть в угол книгу, написанную слишком мелкими буквами, или разорвать в клочья, если в ней полно ошибок? А одежда? Разве мы не рвем ее за то, что она нам не понравилась? А ведь гневаться на них тем глупее, что они не только не заслужили нашего гнева, но и не могут его почувствовать. (3) «Да, но нас несомненно обидели те, кто сделал такие вещи». Во-первых, мы разражаемся гневом обычно прежде, чем такая мысль приходит нам в голову. Во-вторых, если спросить самих мастеров, они привели бы справедливые оправдания в свою пользу. Один не умел сделать лучше, чем сделал и остался неумехой вовсе не ради того, чтобы тебя оскорбить. Другой тоже и в мыслях не имел доставить тебе неудовольствие. Ну и в-третьих, что может быть безумнее, чем изливать на вещи желчь, которую ты скопил против людей?

(4) Гневаться на бессловесных животных — так же безумно, как и на бездушные предметы. Животные не могут обидеть нас, ибо не могут захотеть этого; а то, что совершено без умысла, — не обида. Они могут причинить нам вред, как железо или камень, но причинить обиду они не в состоянии. (5) И все же есть люди, обижающиеся, когда лошадь, послушно шедшая под одним всадником, начинает упрямиться под другим: они уверены, что лошадь их презирает, как будто она по своему усмотрению предпочитает одних людей другим, а не повинуется опыту и сноровке искусного наездника. Глупо гневаться на животных, но не умнее и на детей, а также на всех прочих, мало чем отличающихся от детей в рассуждении благоразумия: все их прегрешения в глазах справедливого судьи оправдываются неразумием.

27. (1) Есть существа, не способные причинять вред, наделенные только благотворной и целительной силой. К таким существам относятся бессмертные боги, которые и не желают, и не умеют причинять зло, ибо по природе миролюбивы и доброжелательны; обидеть кого-нибудь для них так же немыслимо, как побить самих себя. (2) Безумцы, не ведающие истины, приписывают им буйство моря, неумеренность осенних ливней, жестокие зимние холода; но ведь все эти вещи, приносящие нам вред или пользу, вовсе не для нас предназначены. Мир вновь приводит на землю зиму или лето вовсе не ради нас: у них свои законы, выполняющие божественные предначертания. Мы слишком много о себе думаем, если нам кажется, что мы достойны быть единственной причиной столь грандиозных перемен. Ни одна из них не совершается ради того, чтобы нас обидеть; более того, совсем наоборот: среди них нет ни одной, которую нельзя было бы обратить нам во благо.

(3) Мы уже говорили, что есть вещи и существа, не способные вредить, а есть — не желающие этого. В числе последних будут хорошие магистраты, родители, наставники и судьи: их порицание должно принимать так, как мы принимаем скальпель хирурга или запрещение врача есть и пить и прочие мучительные, но обещающие принести пользу процедуры. (4) Нас наказали; хорошо, если мы поразмыслим не только о том, что нам пришлось претерпеть, но и о том, что мы совершили, и попытаемся вынести беспристрастное суждение о нашей жизни; тогда, если мы пожелаем сами себе сказать правду, мы решим, что заслужили и большего наказания.

28. (1) Если мы желаем быть во всем справедливыми судьями, то давайте прежде всего убедим себя в том, что никто из нас не без греха. Ведь именно в этом главный источник нашего возмущения: «Я-то ни в чем не виноват» и «ничего не сделал». Ничего подобного: просто ты ни в чем не признаешься! Мы возмущаемся, когда нам делают выговор или наказывают, не понимая, что тем самым мы прибавляем к совершенным проступкам новый: дерзкое упрямство.

Перейти на страницу:

Все книги серии Античная библиотека

Похожие книги

Агнец Божий
Агнец Божий

Личность Иисуса Христа на протяжении многих веков привлекала к себе внимание не только обычных людей, к ней обращались писатели, художники, поэты, философы, историки едва ли не всех стран и народов. Поэтому вполне понятно, что и литовский религиозный философ Антанас Мацейна (1908-1987) не мог обойти вниманием Того, Который, по словам самого философа, стоял в центре всей его жизни.Предлагаемая книга Мацейны «Агнец Божий» (1966) посвящена христологии Восточной Церкви. И как представляется, уже само это обращение католического философа именно к христологии Восточной Церкви, должно вызвать интерес у пытливого читателя.«Агнец Божий» – третья книга теологической трилогии А. Мацейны. Впервые она была опубликована в 1966 году в Америке (Putnam). Первая книга трилогии – «Гимн солнца» (1954) посвящена жизни св. Франциска, вторая – «Великая Помощница» (1958) – жизни Богородицы – Пречистой Деве Марии.

Антанас Мацейна

Философия / Образование и наука
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука
Афоризмы житейской мудрости
Афоризмы житейской мудрости

Немецкий философ Артур Шопенгауэр – мизантроп, один из самых известных мыслителей иррационализма; денди, увлекался мистикой, идеями Востока, философией своего соотечественника и предшественника Иммануила Канта; восхищался древними стоиками и критиковал всех своих современников; называл существующий мир «наихудшим из возможных миров», за что получил прозвище «философа пессимизма».«Понятие житейской мудрости означает здесь искусство провести свою жизнь возможно приятнее и счастливее: это будет, следовательно, наставление в счастливом существовании. Возникает вопрос, соответствует ли человеческая жизнь понятию о таком существовании; моя философия, как известно, отвечает на этот вопрос отрицательно, следовательно, приводимые здесь рассуждения основаны до известной степени на компромиссе. Я могу припомнить только одно сочинение, написанное с подобной же целью, как предлагаемые афоризмы, а именно поучительную книгу Кардано «О пользе, какую можно извлечь из несчастий». Впрочем, мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие большинство, постоянно одно и то же делали – как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь…»(А. Шопенгауэр)

Артур Шопенгауэр

Философия
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука