Философские трактаты

XXXV. (77) Да что говорить! Во Второй Пунической войне Г. Фламиний, второй раз консул, пренебрег предзнаменованиями — разве это не привело к величайшим бедствиям для государства?[700] Когда он после смотра своих войск и совершения очистительного жертвоприношения, сняв лагерь, двинулся к Арретию и повел свои легионы против Ганнибала, то неожиданно и он сам, и его конь без всякой видимой причины упали и как раз перед статуей Юпитера Статора. Фламиний не придал этому никакого значения, но опытные люди увидели в этом зловещее предзнаменование, предупреждавшее не завязывать сражения. А когда перед сражением совершали ауспиции со священными курами (tripudium), то жрец, кормивший кур (pullarius), советовал перенести бой на другой день. Тогда Фламиний спросил его, а что, по его мнению, он должен будет делать, если куры и тогда не будут клевать корма? Тот ответил: «Не трогаться с места». Славное же это гадание ауспиции, заметил Фламиний, если они обрекают нас на бездействие или толкают в бой в зависимости от того, голодны или сыты куры. Затем Фламиний приказывает поднять знамена (signa)[701] и следовать за ним. И тут оказалось, что знаменосец первой линии никак не может сдвинуть с места свое знамя, несмотря на то что ему пришли на помощь многие. Фламиний, когда ему сообщили, пренебрег, по своему обыкновению, и этим. А через три часа и армия его погибла, и сам он был убит. (78) Целий добавляет, что в то же самое время, когда здесь шло это злосчастное сражение, в Лигурии, Галлии, на многих островах, по всей Италии произошли сильнейшие землетрясения, так что многие города были разрушены, во многих местах земля осела и в ней появились трещины, реки потекли вспять, и море вошло в их русло[702].

XXXVI. Опытные люди умеют верно предсказывать на основании дивинаций. Когда знаменитый Мидас, будущий царь Фригии[703], был еще ребенком, ему однажды спящему муравьи натаскали в [раскрытый] рот зерна пшеницы. Было предсказано, что он будет безмерно богат, что и произошло. А Платону младенцу во время сна на губки сели пчелы. Это предвещало, как указали толкователи, что его речь будет доставлять необычайное наслаждение. Так оказалось возможным предвидеть будущее красноречие у младенца[704].

(79) А твой любимец, доставляющий тебе столько наслаждения, Росций?[705] Разве он сам обманул ожидания, или обманулись в нем жители всей Ланувии?[706] Раннее его детство прошло в Солонии, деревушке вблизи Ланувии. Однажды ночью няня его зажгла лампу и подошла к его кроватке и вдруг видит, что тело спящего мальчика обвивает большая змея. В ужасе от увиденного она подняла крик. А отец Росция позже обратился к гаруспикам, которые ответили, что мальчик, когда вырастет, превзойдет всех славой и благородством. Паситель[707] вычеканил эту сцену на серебре, наш Архий[708] описал стихами.

Чего, собственно, мы ожидаем от богов? Чтобы они, бессмертные боги, прогуливались с нами на площади, или по улицам, или в домах? Если боги сами нам и не показываются, то разве не проявляют они свою силу во всем? Не заключается ли она и в недрах земли, и в природе самого человека? Дельфийская Пифия вдохновлялась от силы Земли, Сивилла — по природе. Мы знаем, как различаются между собой разного рода земли. Есть земли смертоносные, как, например, Ампсанкт[709] у гирпинов[710] и Плутония[711] в Азии, которые мы видели; есть на земле местности нездоровые и есть здоровые; есть такие, что у людей, живущих там, вырабатывается особенно острый ум, в других местах население отличается тупоумием. Все зависит от различий в климате и неодинаковых земных испарений.

(80) Часто еще бывает, что наш дух сильнейшим образом возбуждается от какого-то зрелища, от внушительного голоса, от пения, что также — от скорби и страха, как это описывает поэт[712]:

Вне себя, словно вакханка или безумная,
Она средь могил своего Тевкра оплакивает.

XXXVII. И это возбуждение как раз и свидетельствует о наличии в душе человека божественной силы. Демокрит[713] даже отрицал, что кто-нибудь может быть великим поэтом, если ему не свойственно состояние исступления (furor). То же говорит и Платон. Пусть он называет это исступлением, если ему нравится, важно, что он это исступление восхваляет, как, например, в «Федре»[714].

А взять твои выступления на суде? Сама твоя ораторская манера могла бы разве быть столь пламенной и в то те время серьезной, речь столь красноречивой, если бы твой дух не был в сильном возбуждении? Право же, я часто наблюдал у тебя и (позволь такое сравнение) у твоего друга, Эзопа[715], такую пылкость в лице и движениях, что, казалось, какая-то сила отняла у разума власть над чувствами.