На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он (Аристипп) ответил: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему».
Заниматься философией, говорил он (Кратет), нужно до тех пор, пока не поймёшь, что нет никакой разницы между вождём войск и погонщиком ослов. Кто окружён льстецами, говорил он, тот одинок как телёнок среди волков: ни там, ни здесь, ни в ком вокруг содействия и во всех вражда.
Душа, вместившая в себя философию, не может не заразить своим здоровьем и тело. Царящие в ней покой и довольство она не может не излучать вовне; она не может равным образом не переделать по своему образу и подобию нашу внешность, придав ей, соответственно, исполненную достоинства гордость, весёлость и живость, выражение удовлетворённости и добродушия. Отличительный признак мудрости — это неизменно радостное восприятие жизни; ей, как и всему, что в надлунном мире, свойственна никогда не утрачиваемая ясность.
Всюду, где образовалось сильное общество, государство, религия, общественное мнение, всюду, где установилась тирания, она ненавидела одинаково философа; ибо философия открывает человеку убежище, куда не проникает никакая тирания, долину внутреннего мира, лабиринт сердца, и это раздражает тиранов.
Народы будут счастливы, когда настоящие философы будут царями, или когда цари будут настоящими философами.
Философия не признаёт иного счастья, кроме себя, счастье в свою очередь не признаёт никакой философии, кроме себя; таким образом, и философ счастлив, и счастливец считает себя философом.
Наука — это то, что вы знаете, философия — то, чего не знаете.
Вот что даёт философия: весёлость, несмотря на приближение смерти, мужество и радость, несмотря на состояние тела, силу, несмотря на бессилие.
Многие хотят знать, что делается в чужих странах, а что в своей душе находится, не ищут.
Высшая наука — быть мудрым, а высшая мудрость — быть добрым.
Философия, в личном смысле, есть знание, дающее наилучшие возможные ответы о человеческой жизни и смерти.
Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не утомляется занятиями философией: ведь для душевного здоровья никто не может быть ни недозрелым, ни перезрелым. Кто говорит, что заниматься философией ещё рано или уже поздно, подобен тому, кто говорит, будто быть счастливым ещё рано или уже поздно.