Философские уроки счастья

…Когда умерла старшая сестра, Блез лишь сказал: «Дай Бог нам всем такую кончину». Сёстры часто жаловались, что Блез не говорил им ласковых слов и ничем не проявлял своего расположения. Правда, помогал, но это не мешало сёстрам подозревать, будто брат их не любит. Брат же думал так: «Если есть Бог, надо любить его, а не его творения». Вольтер на это резко возражает: «Нужно любить творения, и очень нежно; нужно любить свою родину, свою жену, своего отца и своих детей, и любить их тем более, что Бог заставляет нас их любить вопреки нам самим. Противоположные принципы способны лишь творить жестоких резонёров».

Спорить с философом решились немногие, предпочтя списать его спорные, парадоксальные, неожиданные мысли на такие всем понятные причины, как болезнь, опухоль мозга, галлюцинации. Но у Паскаля было довольно и сторонников, в том числе не менее именитых, чем Вольтер. Вот что писал, например, Лев Толстой: «Удивительная судьба этой книги! Является пророческая книга, толпа стоит в недоумении. И вот приходит один из тех, которые, как говорит Паскаль, думают, что знают и потому мутят мир: мол, он был больной и ненормальный, и потому всё понимал навыворот. Он отрёкся даже от того хорошего, что сделал и что нам нравится. И занялся совершенно бесполезными рассуждениями о судьбе и будущей жизни. „Поэтому надо брать из него не то, что он сам считал важным, а то, что мы можем понять и что нам нравится“. И толпа рада: нечего тут понимать. Паскаль открыл закон, по которому делают насосы, и это хорошо. А всё, что он там говорит о Боге и бессмертии — это пустяки, — иронизирует Толстой. — Не нужно усилий, чтобы подниматься до него; напротив, мы с высоты своей нормальности можем покровительственно и снисходительно признавать его заслуги».

«Не плачьте обо мне»

В монастырской жизни Паскаль нашел, наконец, своё счастье. Там учился смирению и простоте, равнодушию к мирским страстям. Он старается обходиться без слова «я», избегает хорошей пищи: «Есть, чтобы потакать своему вкусу — дурно. Надо удовлетворять потребности желудка, а не прихоти языка». Зато ему была по вкусу бедность, которую философ считал основанием добродетели, потому что «Христос был беден и нищ и не имел где главу преклонить». Что мог, Блез отдавал нуждающимся, но при этом не одобрял благотворительности богатых, строящих приюты и богадельни: надо-де не бросать лишнюю копейку, а помогать своим трудом: «Если бы я мог выздороветь, у меня бы уже не было больше никакого дела, кроме служения бедным», — говорил он. В завещании отдал неимущим большую часть своего имения. Очень мучился, что отдал не всё, не желая обидеть сестру и её детей.

Последние три года болезнь была особенно тяжела, но он переносил её с удивительным терпением: «Не плачьте обо мне, не жалейте меня, мне хорошо; страдания и болезнь не могут быть в тягость христианину».

Умирал трудно. Невыносимые головные боли, конвульсии, стоны… последние часы был без сознания. Перед самым концом поднялся с постели и с ясным и радостным выражением сказал: «Не остави меня, Господи!»

Врачей, делавших вскрытие, поразила необычайная величина мозга, удивительно плотного и твёрдого, а также почти полное отсутствие швов на черепе, которые есть у каждого человека.

На могильной плите родственники написали: «Здесь покоится Блез Паскаль, клермонец, счастливо закончивший жизнь после нескольких лет сурового уединения в размышлениях о божественной благодати. <…> Из рвения к бедности и смирению он пожелал, чтобы могила его не была особо почтенна и чтобы даже мёртвым он был оставлен в неизвестности, как стремился к этому при жизни. Но в этой части его завещания не мог уступить ему Флорен Перье, советник парламента, брачными узами связанный с его сестрою, Жильбертой Паскаль, который сам возложил эту плиту, дабы обозначить могилу и в знак своего благоговения…»

Потомки назвали его человеком великого ума и великого сердца, пророком добра и любви и даже королём в королевстве умов. Время по-своему расставило акценты, но почти ничего не опровергло.

Его кумиры — любовь и наслаждения. Но наши радости слишком коротки и непостоянны, и потому философ борется с преходящими удовольствиями ради бесконечных. Наука тут ничем не может помочь человеку, не она наполнит его сердце. Даже философия, царица наук, не стоит и часа труда, потому что не заменит и часа удовольствий. Но, отвергая на словах философию, Паскаль на самом деле философствует. Он ищет внутреннего согласия с собой, со своей душой.