Философский камень (Книга - 1)

Кроме этого единственного желания, у Тимофея в мыслях не было ничего. Он весь целиком словно бы вернулся в те дни, когда переступил порог своего дома, заледеневший, обрызганный кровью матери.

Сворень что-то ему говорил, Тимофей не слушал. Скорее, скорее в казармы!..

Анталов оказался у себя в кабинете. Спрашивать "по команде" разрешения обратиться к начальнику школы было не у кого и некогда. Если бы в приемной не оказалось дежурного, Тимофей открыл бы дверь в кабинет Анталова сам. Если бы дежурный доложил Анталову, вернулся и ответил Тимофею отказом, он все равно бы вошел.

Но дежурный коротко бросил ему:

- Заходи!

Анталов глядел удивленно и выжидательно.

- Товарищ начальник школы, я видел сегодня Куцеволова, - сказал Тимофей, подходя торопливо к столу.

- Кру-гом! Шагом марш! - резко скомандовал Анталов. И когда Тимофей, ошеломленный этой командой, повернувшись по уставу через левое плечо, дошел до двери, Анталов повторил: - Кру-гом!

Тимофей опять повернулся, застыл неподвижно, не зная, что ему делать.

- Почему, входя, не здороваетесь, товарищ курсант? - сухо спросил начальник школы.

Вздрагивающим голосом Тимофей отчеканил положенное приветствие. Анталов смягчился.

- Здравствуйте, Бурмакин! Докладывайте. Итак, вы видели какого-то Куцеволова. Почему я тоже должен об этом знать?

- Товарищ начальник школы, так это же...

Слушая торопливый, сбивчивый рассказ Тимофея, Анталов косил глазами вверх и вбок, словно бы что-то припоминая и сопоставляя. Руки у него, как обычно, были выброшены перед собою на стол. Пальцы слегка шевелились.

Наконец он встал, бренча ключами, открыл сейф. Тимофею показалось, что начальник школы вынул ту же папку с тесемками, что и в прошлый раз. Анталов слушал, а сам перелистывал, разглядывал бумаги.

- Вот все, товарищ начальник школы, - проговорил Тимофей, закончив свой рассказ тем, как он только что снова встретился с Куцеволовым, увидел его на подножке трамвая.

- Любопытно...

- Товарищ начальник школы, надо найти его! Схватить! Отпустите меня, пока я не найду его! Пока не схвачу его!

- Ты хорошо запомнил его?

- Хотите, я нарисую вам его профиль? Руку - как он держит ее над головой.

Прищурившись, Анталов глядел в сторону.

- Товарищ начальник школы, я все равно стану его искать! И найду...

- Д-да... Лихо! - поощрительно сказал Анталов, захлопнул папку, с расстояния кинул ее в раскрытый сейф. - Ну, что же, пиши рапорт. И рисуй...

18

В тихой, но упрямой борьбе с Голощековыми за свое человеческое достоинство Людмила отпраздновала - не отпраздновала, просто отметила про себя - свои семнадцать, а потом и восемнадцать лет.

Теперь Маркушка уже не дразнился, вися на заборе. Он при встречах стоял, осклабясь, и, не говоря ни слова, взглядом мерял ее вверх и вниз, вверх и вниз. Чего, мол, такой стесняться?

Теперь Матфей, поповский сын, предлагал ей прямо:

- Поженимся! За другого тебе все равно не выйти.

Он не договаривал. За него самого ни одна из худоеланских девушек не хотела идти. В церкви служились уставные заутрени, обедни и вечерни, свершались обряды крещения, венчания и похорон, по праздникам не только старики, но и молодежь заполняли ее до отказа. Горели восковые свечи, становясь, правда, все тоньше и тоньше. Курился в кадильницах ладан, изготовленный теперь из пихтовой смолы. Все шло как бы прежним своим чередом. В церковь ходили, богу молились. А к попу уважения прежнего не было. Пусть зайдет в дом на рождество или пасху, покропит углы святой водой, пусть и промочит тут же горло свое первачом-самогоном. А так, чтобы особо пожелать себе попа в гости... тем более в близкие родственники... Нет, таких уже как-то не находилось.

И Людмила каждый раз брезгливо отвечала Матфею:

- Отстань от меня!

Теперь Алеха Губанов, по-прежнему сострадая Людмиле, говорил:

- А может, тебе написать куда следует, что от отца и матери ты отказываешься, что стыдишься даже называть себя - Рещикова? Разрешат возьмешь себе другую фамилию. Все-таки...

Людмила гордо расправляла плечи:

- От мертвых мне что же отказываться? Да и от живых я ни за что не отказалась бы. Отец и мать родные - всегда отец и мать! А я - какая есть.

Алеха только беспомощно разводил руками:

- Да, ну а так что же, враждебный ты получаешься элемент. По достижении совершеннолетия всех прав лишенная.

Теперь случился у нее жестокий разговор и с Нюркой, но по фамилии уже не Флегонговской, а Губановой.

Случился этот разговор в пасхальную ночь, когда над селом малиново звонили колокола, а подвыпившие мужики, разведя близ паперти небольшой костер, набивали порохом отрезок железной трубы, бросали в костер и палили из трубы, как из пушки. Комсомольцы в эти часы устроили свое факельное шествие по селу. Набежали и еще парни, девчата. Пели песни, играла тальянка. Людмила подошла к ним. Вдруг чья-то рука зло рванула ее за плечо. Нюрка!

- Тебе здесь чо надо? Твое место - ты знаешь где? - Губы у Нюрки тряслись.

Людмилу тоже бил нервный озноб.

- А ты мне место не указывай! - крикнула она. - Мое место там, где я сама захочу быть. Что ты мне всюду дорогу пересекаешь!