Читаем Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 полностью

Радикальный формализм дал себе отчет в том, какова его логическая установка, сравнительно поздно, подводя в 1930-е гг. итоги своего становления. В статье «Нулевой знак» (« Signe zero », 1939) Якобсон назвал «противопоставление некоторого факта ничему» (употребив термин « контрадикторность ») основой функционирования языка и увидел задачу нарождающейся семиологии в выяснении отношения между «знаком и нулем».[2] Н а деле, однако, неодинаковые подходы к выстраиванию оппозиций определились уже с первых шагов формальной школы, еще и не будучи отрефлексированными . С самого начала движения выбор между строгой и нестрогой дизъюнкциями расколол его участников в понимании того, каков предмет их занятий. Целью контрадикторного научного сознания было максимальное специфицирование, безоговорочное изолирование литературы в ее «литературности» (Якобсон) и искусства как приема « остранения » (Шкловский). С точки зрения гораздо менее решительно настроенного Жирмунского («Задачи поэтики», 1919—1923; «К вопросу о └формальном методе“», 1923), художественное творчество лишь частично суверенно, будучи, с другой стороны, на каждом этапе развития кондиционировано «общим сдвигом духовной культуры».[3]

Cтрогие дизъюнкции, которыми оперировал бескомпромиссный формализм, могли ослабляться благодаря тому, что полноте некоего признака оппонировало не его отсутствие, а его минимальное присутствие ( А( а) V не-А (а<1)). Такого типа модели были характерны для теоретических изысканий Тынянова . В статье «Литературный факт» (1924) он рассматривал историю словесного искусства в виде дисконтинуальной («…новое явлениесменяетстарое <…> и, не являясь └развитием“ старого, является в то же время его заместителем»), но вместе с тем признавал, что перестающее быть современным зачастую не исчезает вовсе, а только делается умаленной ценностью. Этот процесс Тынянов концептуализовал в пространственных терминах (которые будут позднее подхвачены Ю. М. Лотманом): «…новые явления занимают <…> центр, а центр съезжает на периферию».[4]Примерно так же Тынянов обрисовывал в 1923 г. разность словарного и поэтического значения лексем в стихотворной речи, которая, по его мнению, семантически организуется прежде всего за счет смежности своих единиц, то есть метонимическим способом: «…на тесноте стихового ряда основано явление └кажущейся семантики“: припочтиполном исчезновении осн o вного признака появление └колеблющихся признаков“: эти └колеблющиеся признаки“ дают некоторыйслитный групповой└смысл“, вне семантической связи членов предложения».[5]

Контрадикторность и контрарность служили предпосылками для возникновения разногласий внутри формализма, но отнюдь не являли собой некую догму, которой конкурирующие лагеря непременно должны были придерживаться. В тех обстоятельствах, когда умеренные исследователи имели дело с родовым понятием литературы, они прибегали к строгим дизъюнкциям, дабы размежевать виды (например, поэзию и прозу), из которых складывался род. Контрарность была исчерпана при дифференцировании (по контрасту и сходству) литературы и прочей духовной деятельности. Раз литература совмещает маркированность и немаркированность , то ее подразделения разрывают это единство. Во «Введении в метрику» (1925) Жирмунский определил поэзию так, что проза выступила применительно к ней беспризнаковым членом оппозиции: «Стихотворная речь отличается от прозаической закономерной упорядоченностью звуковой формы».[6] В обратном порядке: поскольку формалисты-радикалы по-зиционировали литературу в отрыве от остальных «рядов» культуры, они могли представлять себе поэзию и прозу в качестве пересекающихся множеств. В «Иллюзии сказа» (1918) Эйхенбаум писал: «Стих <…> есть особого родазвучание— он мыслится произносимым и потому текст его есть только запись, знак. Но не бесплоден такого рода └слуховой“ анализ и в области художественной прозы. В ее основе также лежит начало устногосказа…».[7] В границах отмеченности , которую Эйхенбаум вменял любой художественной форме, попросту нельзя было обнаружить — при дальнейшем дроблении изу-чаемых феноменов — какую бы то ни было беспризнаковость . Два лагеря формалистов обменивались своими ло-гическими принципами там, где переходили от обобщений, касающихся всего искусства, к его подклассам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное
Как разграбили СССР. Пир мародеров
Как разграбили СССР. Пир мародеров

НОВАЯ книга от автора бестселлера «1991: измена Родине». Продолжение расследования величайшего преступления XX века — убийства СССР. Вся правда о разграблении Сверхдержавы, пире мародеров и диктатуре иуд. Исповедь главных действующих лиц «Великой Геополитической Катастрофы» — руководителей Верховного Совета и правительства, КГБ, МВД и Генпрокуратуры, генералов и академиков, олигархов, медиамагнатов и народных артистов, — которые не просто каются, сокрушаются или злорадствуют, но и отвечают на самые острые вопросы новейшей истории.Сколько стоил американцам Гайдар, зачем силовики готовили Басаева, куда дел деньги Мавроди? Кто в Кремле предавал наши войска во время Чеченской войны и почему в Администрации президента процветал гомосексуализм? Что за кукловоды скрывались за кулисами ельцинского режима, дергая за тайные нити, кто был главным заказчиком «шоковой терапии» и демографической войны против нашего народа? И существовал ли, как утверждает руководитель нелегальной разведки КГБ СССР, интервью которого открывает эту книгу, сверхсекретный договор Кремля с Вашингтоном, обрекавший Россию на растерзание, разграбление и верную гибель?

Лев Сирин

Публицистика / Документальное