Философский постгуманизм

Процесс дегуманизации определенных категорий людей, выполняемый благодаря устранению границы животного и человека [Sax, 2002], был, как и другие разновидности идеологической пропаганды, омыт кровью. Нацисты уничтожили примерно шесть миллионов[158] европейских евреев и миллионы представителей других национальностей, в том числе немцев с психическими и физическими отклонениями[159], гомосексуалистов, цыган, поляков, свидетелей Иеговы и советских военнопленных.

Говоря в целом, в случаях рабства и геноцида определенные категории людей подвергаются символической дегуманизации благодаря разделению на нас и них. Однако в историческом процессе гуманизации не всякая категория людей, исключенных из гегемонного понятия человека, становилась предметом подобной дуальной процедуры. Лесли Фидлер в своей классической работе «Фрики: мифы и образы тайных я» отмечает, что исторически фрик оспаривал парадигму мы/они: «Он один из нас, человеческий ребенок родителей-людей, однако силами, которые мы не вполне понимаем, он превращен в нечто мифическое и таинственное» [Fiedler, 1978, p. 24]. Например, карлики «считались гибридами животного и человека» [Ibid., p. 72], а потому «часто изображались в одном ряду с обезьянами и собаками» [Ibid.]. Фидлер специально подчеркивает символическое значение «фрика» в западной культуре, поскольку он становится человеком, которого нельзя свести к какой-то устойчивой сущности, поэтому он представляет смычку, устранение строгих бинарных оппозиций: «Только настоящий фрик бросает вызов устоявшимся границам между мужчиной и женщиной, половым и бесполым, животным и человеком, большим и малым, самостью и другим, а потому и между реальностью и иллюзией, опытом и фантазией, фактом и мифом» [Ibid., p. 24]. Фидлер также отмечает, что фрики служили для определения «нормальных» людей[160]: «Их давнее исключение и эксплуатация другими людьми, которые определяли их подобным образом [в качестве фриков], в то же время определяла их самих в качестве “нормальных”» [Fiedler, 1978, p. 13]. Иными словами, под «нормальным» человеком имелось в виду тело, которое полагалось в качестве человеческой нормы, отделяясь от других, не-вполне-человеческих или более-чем-человеческих тел. В работе «Знаки чуда и следы сомнения: о тератологии и телесных различиях» Рози Брайдотти переопределяет фигуру человека-«монстра» в качестве «процесса без устойчивого объекта» [Braidotti, 1996a, p. 150], указывая на суеверные корни тератологии, в которой необычные телесные качества связывались со сверхъестественными причинами, такими как способность женщин создавать и, соответственно, искажать жизнь [Ibid., p. 136].

Все ли люди-«аутсайдеры» считались не вполне людьми? На самом деле, нет, так было не во всех случаях. Феминизация магии – одан из ключевых тенденций европейских процессов над ведьмами конца Средневековья – начала Нового времени, результатом которых стали, по оценкам, около 60 тысяч казней[161], в большинстве случаев женщин[162]. Охота на ведьм показала, что суеверие[163] является одной из скрытых пружин аппаратов законотворчества, наряду с биологическим детерминизмом, научным расизмом, этноцентризмом. Такое суеверие показало еще один разрыв в общей логике определения человека: следовало не только лишать жизни людей, считавшихся низшими, но и приносить в жертву тех, кто считались обладателями сверхъестественных сил, чтобы сохранить в неприкосновенности саму сферу человеческого. В этом смысле не только критический деконструктивный подход постгуманизма, но также и траектория, нацеленная на усовершенствование человека и переход к трансчеловеку, способны избежать нормализующей динамики исторического процесса и проекта гуманизации. Человеческое тело, дислоцированное в гео-исторических координатах, может восприниматься как символический текст когнитивных и социальных процессов. Формирование дискурса извращения [Фуко, 1996] и вытекающих из него практик нормализации извращений, в частности нацистского геноцида, шоу уродов и охоты на ведьм, включено в эту генеалогию в виде устойчивой парадигмы отвержения определенных людей[164]. Если монстр и сверхъестественное выступают социальными и мифическими архетипами, определяющими область полноценного тела, можно утверждать, что проект «человека»[165] исторически и теоретически формировался благодаря конструированию «Другого»: животных, автоматов, детей, фриков, людей с небелым цветом кожи[166], квиров[167] и т. д., которые все так или иначе помечают подвижные границы того, что станет «человеком» в процессах перформативного отвержения и отказа[168].

Глава 15 Технологии себя как постгуманистические источники и ресурсы