Философский словарь

Свобода действия не таит в себе никаких теоретических трудностей. Это не что иное, как указывает Гоббс, как отсутствие всяких помех, затрудняющих движение; так, «вода, заключенная в сосуде, несвободна; если же сосуд разбит, она освобождается» («Гражданин», IX, 9). В приложении к людям свободой действия часто называют свободу в политическом смысле слова, поскольку именно государство является главной силой, ограничивающей свободу, и практически единственным ее гарантом. Я действую свободно, если никто и ничто мне не мешает; поэтому, живя в демократическом государстве, я обладаю большей свободой действия, чем если бы жил в тоталитарном государстве; поэтому же я никогда не обрету абсолютной свободы действия (помехи есть всегда; в правовом государстве они представлены законом: моя свобода кончается там, где начинается свобода других). Именно в этом смысле толковали свободу Гоббс, Локк, Вольтер. Очевидно, что она существует, но – более или менее. Эта свобода всегда относительна, всегда ограничена, и потому ее постоянно приходится защищать и за нее все время нужно бороться.

Свобода желания, на первый взгляд, тоже не представляет особенных трудностей в понимании. Могу ли я хотеть того, чего хочу? Разумеется, ведь никто не в силах помешать мне (если только я не стану жертвой психических или неврологических манипуляций) хотеть или, напротив, заставить меня хотеть того, чего я не хочу. Да и как я могу хотеть того, чего не хочу? Или не хотеть того, чего хочу? В этом смысле свобода желания не столько проблема, сколько особый вид плеоназма – хотеть это по определению хотеть того, чего хочешь (ведь воля не может не подчиняться принципу тождества), а значит, быть свободным в своих желаниях. Я называю это спонтанностью желания, которое есть не что иное, как воля в действии: в настоящем времени «свободное, спонтанное и добровольное суть одно и то же» (как Декарт понимал акт в процессе совершения). Вот почему всякое желание свободно, и только оно одно (все остальное – страсти либо пассивность). Это свобода в понимании Эпикура и Эпиктета, но также, в главных чертах, и в понимании Аристотеля, Лейбница и Бергсона. Я хочу того, чего хочу, следовательно, я свободен в своих желаниях.

Хорошо. Но можно ли желать еще чего-нибудь? Не того, чего хочешь? На первый взгляд это предположение нарушает принцип тождества. Однако, не будь этой способности, как был бы возможен выбор? Очевидно, желание свободно только тогда, когда обладает свободой выбора, что предполагает (ведь выбирать можно только будущее), что его пока не существует. Из этого вытекает, что, для того чтобы желание было абсолютно свободным, субъект должен существовать до своего существования (ведь выбор делает он), что является парадоксом. Отсюда миф об Эре у Платона, сверхчувственный характер мира у Канта, предшествующее сущности существование у Сартра. Эта свобода остается, если угодно, свободой желания, однако она предшествует, хотя бы в теории, всякому реальному желанию. Она либо абсолютна, либо ее нет. Иногда это понятие называют свободой в метафизическом смысле слова, но чаще – свободой воли. Это уже не спонтанность, но творчество; не бытие, но ничто, как утверждает Сартр; это не выбор, осуществляемый субъектом, но выбор субъекта самим субъектом. Такова свобода в понимании Декарта (возможно, именно так понимал ее уже Платон, во всяком случае в некоторых сочинениях), Канта, Сартра: ничем не определяемая способность к самоопределению, иначе говоря, к выбору себя (Сартр: «всякая личность есть абсолютный выбор себя») или к сотворению себя (тот же Сартр: «свобода и творчество суть одно»). Но как это возможно, ведь никто не способен выбирать себя, если только уже не существует? Такая свобода возможна лишь как ничто, иными словами, она возможна только при том условии, что ее нет! Мне видится в этом нечто опровергающее само себя; признаю, впрочем, что рассуждения о ничто – не мой конек. «Я пребываю в полном осуществлении своей свободы, – пишет Сартр, – когда, являя собой пустоту и ничто, обращаю в ничто все, что существует» («Картезианская свобода», Ситуации, I). Лично я не имею никакого опыта в подобном деле. Мне известно только бытие. Мне известна только история, которая продолжает твориться, всегда одновременная себе, всегда определенная и в то же время определяющая. Что касается свободы желания, то мне ведома только его спонтанность, т. е. определенная способность к самоопределению. Может быть, мне не хватает воображения? Или это Сартру не хватает чувства реальности?