Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи

Таким образом, у подполья открылось второе дыхание. Там оказался Маркс, ведь его доктрина была малоприятной. Мальтуса туда же привели абсурдная с точки зрения арифметики идея"общего перепроизводства" вкупе с его сомнениями насчет пользы сбережений, шедшими вразрез с викторианским восхищением экономностью. Об утопистах нечего и говорить — все, о чем они писали, было сущим вздором, а никак не экономикой. Наконец, там нашли пристанище все те, чьи доктрины никак не встраивались в возведенный в тиши учебных аудиторий прекрасный мир, который, по убеждению его создателей, существовал и за их стенами.

Справедливости ради стоит добавить, что в подполье шла куда более интересная жизнь, чем на спокойной поверхности. Интереснейшие личности здесь были в изобилии, здесь же расцветали причудливые и запутанные идеи. Вот, к примеру, человек, чьи экономические достижения чуть не оказались забыты. Этого эксцентричного француза зовут Фредерик Бастиа[145], и жизни ему было отпущено с 1801 года по 1850-й. За столь непродолжительный срок и уж совсем короткую — шесть лет — литературную карьеру ему удалось блестяще использовать едва ли не самое действенное экономическое оружие: насмешку. Вы только взгляните на этот безумный мир, говорит Бастиа. Какие огромные усилия предпринимает он, чтобы прорыть под горой туннель между двумя странами. И что же происходит потом? Вложив столько усилий в упрощение экономического обмена, он выставляет по обе стороны горы таможни, делающие перемещение товаров максимально неудобным!

Что касается борьбы с абсурдом, тут Бастиа обладал настоящим талантом. Его небольшая книжка"Экономические софизмы" — это, пожалуй, самая удачная сатира в истории экономики. Вот один пример. Когда французское законодательное собрание обсуждало строительство железной дороги Париж — Мадрид, некто Симьо предложил разорвать ее в районе Бордо. Аргумент был следующим: такой разрыв, несомненно, приведет к обогащению бордоских грузчиков, рассыльных, хозяев постоялых дворов, барочников и прочих, а процветание Бордо означает процветание Франции. Бастиа с удовольствием воспользовался представившейся возможностью. Все это так, написал он, но зачем останавливаться на Бордо?

Но если Бордо должен воспользоваться этим перерывом железной дороги и если эта выгода его совпадает с общим интересом, то Ангулем, Пуатье, Тур, Орлеан, еще более все промежуточные пункты — Руффек, Шательро и пр. должны также требовать для себя перерывов, и притом во имя общего интереса, во имя интереса национального труда, потому что чем более увеличатся эти перерывы, тем более умножатся случаи сохранения товаров в складах, уплаты комиссионных денег, перегрузок на всех пунктах железнодорожной линии. Следуя такой системе, придешь к мысли о постройке такой железной дороги, которая состояла бы из целого ряда последовательных перерывов, т.е. такой железной дороги, которая в действительности не существовала бы[146].

Остроумие Бастиа не осталось незамеченным в экономическом мире, но его частная жизнь была поистине удручающей. Он родился в Байонне, рано осиротел и, что самое печальное, подхватил туберкулез. Отучившись в университете, он решил было заняться бизнесом, но вскоре обнаружил, что его голова совершенно для этого не приспособлена. Попытка занятия сельским хозяйством закончилась не лучше: сразу вспоминается исполненный благих намерений граф у Толстого: чем сильнее он вмешивался в управление родовым поместьем, тем хуже шли дела. В мечтах Бастиа видел себя героем, но у его военных свершений есть отчетливый привкус донкихотства[147]: когда в 1830 году Бурбонов изгнали из Франции, Бастиа собрал шесть сотен молодых людей и повел их на штурм цитадели роялистов — победа должна была быть достигнута любой ценой. Но и тут его ждала неудача: обороняющиеся быстро спустили флаг и пригласили всех внутрь разделить с ними праздничное пиршество.