Финальная загадка

То и дело ученые недоуменно спрашивали на разных языках: «Но зачем взлетать?» Я, вежливо улыбаясь, отмалчивался.

Самое кропотливое было впереди. О, в эти пять часов я проникся глубочайшим уважением к изобретателям первых воздушных шаров, хоть там методика и была несколько иной. Пять с лишним часов… Ровно столько мы потратили на то, чтобы наполнить огромный сферический резервуар гелием без всяких на то технических приспособлений. Откупоривая канистру за канистрой, я краем глаза наблюдал, как Лариса стоит неподалеку и смотрит на меня каким-то странным взглядом. В нем будто бы смешались непонимание, сочувствие и… решительность. Ну и пусть. Я не ради нее стараюсь, между прочим.

Самое интересное, что ничего не происходило. Точнее не происходило именно то, чего я больше всего опасался. Территория не мешала: никто из находящихся рядом ученых не сошел с ума, клей не превратился в мыло, а гелий — в свинец. Пространство вокруг будто бы замерло. То ли в тягостном ожидании, то ли даже в некотором недоумении.

Наконец, ближе к вечеру, воздушный шар был готов. Расчерченная клетками швов сфера рвалась ввысь, канаты прочно удерживали немного кособокую корзину, в которой покоилось шесть мешков с балластом. Вся эта грозно-комическая конструкция была привязана к надежно вбитым в землю скобам несколькими прочными канатами.

Человека три даже вяло зааплодировали.

Я подошел к дощатому борту своего нелепого судна и в последний раз объяснил Бобу, насколько нужно отпускать канат и когда пора тянуть меня обратно.

— Миша, — услышал я за спиной, когда собрался уже забраться в корзину. — Мне бы очень хотелось подняться туда с тобой.

— Исключено, — сухо сказал я, не оборачиваясь. — Я все просчитал до литра. Вдвоем мы просто-напросто не взлетим. Поздно опомнилась.

— Сколько у тебя в одном мешке глины? Килограммов двадцать, правильно? Значит, я в данной ситуации равняюсь трем единицам балласта.

Я повернулся. Что-то изнутри подсказывало, что ее нельзя брать с собой ни в коем случае. Но в то же время я хотел, чтобы кто-то был рядом. Пусть даже она. Или… исключительно она.

Лара ждала. Ей было наплевать на откровенные взгляды дюжины научных мужей, которые, естественно, не понимали, о чем конкретно мы говорили. Но в таких случаях смысл ясен из тона, едва уловимого жеста, скользящего взгляда.

— Только не снимай обручального кольца, — глухо сказал я, помогая девушке влезть в корзину и выбрасывая три мешка с землей.

— Это ты в прошлый раз сорвал его, — улыбнулась она, когда мы оба уже были на борту.

Необычно улыбнулась. Жутко. Словно подарила кусочек чего-то непонятного и чужого. Очень-очень далекого…

Я встряхнулся от внезапного наваждения. Это все проделки территории. Не проведешь, зараза! Лара, конечно, грешница неописуемая, но — наша, родная грешница. Человеческая.

У меня вдруг возникло чувство, будто в данный момент от меня зависит нечто колоссальное: стоит спрыгнуть обратно на землю и произрастет одна ветвь событий, а стоит сказать Бобу, чтобы он начинал отпускать канат — абсолютно другая. И ни в одной из этих реальностей нет счастливого конца. Это снова ты чудишь, территория?..

Лара нетерпеливо толкнула в плечо…

— Up,[10] — сказал я Бобу сдавленным голосом. Он кивнул, и несколько ученых начали потихоньку ослаблять петли канатов. Корзина вздрогнула и, чуточку поколебавшись, стала медленно подниматься.

Гнетущее чувство исчезло. Выбор был сделан. Правда, я пока не понимал — какой.

— Скажи, а зачем ты решил осмотреть «Парадокс» сверху? — спросила Лара, когда мы поднялись метров на пять.

— Потому что: «а» — техника здесь не работает, соответственно, на самолетах и иже с ними над территорией не пролететь, и «б» — почему-то до сих пор никому это не пришло в голову. А у меня появилась одна идейка, вот и решил проверить.

— Как жаль, что иногда умные люди обнаруживают свои феноменальные способности вкупе с угрозой всем остальным им подобным, — задумчиво произнесла она, перегибаясь через бортик и глядя вниз. — Парадокс. Эти американцы пафосно, но точно окрестили место нынешнего проявления.

Я искоса глянул на нее. Открыл рот, чтобы спросить, но она быстро повернулась, прижалась ко мне и протараторила:

— Я высоты боюсь. Всегда начинаю чушь пороть, когда вниз гляжу. Извини…

— Какого хера тогда увязалась за мной? — зло проворчал я, аккуратно отстраняя ее. Не хватало еще здесь истерик. Вот холера! В который уже раз из-за этой журналистки неугомонной все вверх тормашками летит.

— Мне материал нужен… — залепетала она жалостливо. — Хлеб мой… редактор убьет…

— Ладно, не ной. Боишься высоты — сядь на дно корзины и стишки про себя почитай какие-нибудь. Лучше всего — детские.

— Нет, — быстро сказала Лара. — Так мне еще страшней. Я рядом постою, подержусь за твою руку. Мешать не буду, честное слово!

Глаза ее странно изменялись: в них проскальзывал ужас вперемешку с азартом. И еще что-то незнакомое, похожее на затаившуюся боль. Чужую боль…

Я отвел взгляд. Что-то в ней не так… Не дай бог, все-таки свихнулась. Только не сейчас! Ну пожалуйста!